Чечельницкий Г.А. Сражались летчики-истребители. — М.: Воениздат, 1964. — 191 с.
OCR, правка: Василий Харин (mail@allaces.ru) — www.allaces.ru
Свыше тысячи суток участвовала в боях против немецко-фашистских захватчиков 1-я гвардейская истребительная авиационная Краснознаменная дивизия. За это время ее летный состав провел в воздухе почти 20 000 часов, уничтожил около 1000 вражеских самолетов. А сколько труда затратили ее инженеры, техники и авиационные специалисты, усилиями которых вводились в строй поврежденные, порой казалось, безнадежные самолеты, обеспечивались боевые полеты!
На основе архивных документов и воспоминаний участников боев автор воссоздает трудный, но славный боевой путь дивизии, повествует о беспримерном мужестве и героизме летчиков и авиационных специалистов дивизии об их безупречном служении Родине, советскому народу и Коммунистической партии.
Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Годы Отечественной войны не забудутся никогда. Чем далее, тем все живей и величественней развернуты они в нашей памяти и не раз сердце наше захочет вновь пережить священный, тяжкий и героический эпос дней, когда страна воевала от мала до велика, когда все в нашей жизни было жестокой войной, когда и во сне нам снились бои и сражения и будущая победа незримо накапливалась в наших мышцах, натруженных титаническим трудом.
П. Павленко
Трудный и славный боевой путь 1-й гвардейской истребительной авиационной Краснознаменной Берлинской дивизии проходил по берегам Северного Донца и Волги, через Курск, Белоруссию и Польшу к логову фашистского зверя на Шпрее Ее боевой коллектив совершил много ратных подвигов в борьбе с ненавистным врагом.
Разное время сражались в составе дивизии ее полки. Одни прошли с ней большой путь, другие короткий. Но каждый из них оставил значительный след в истории соединения.
Дивизия начала боевую деятельность в мае 1942 г., когда разгорелось сражение под Харьковом. Воздушные бои советских истребителей с коварным врагом проходили тогда в условиях господства немецко-фашистской авиации. Мужали и закалялись в борьбе летчики-истребители, накапливая драгоценные крупицы боевого опыта
Яркими страницами в историю дивизии вошли бои в небе над Волгой и Курском, в Белоруссии и Померании и, наконец, в завершающем Берлинском сражении.
Родина высоко оценила дела и подвиги личного состава дивизии. Ей было присвоено почетное наименование Берлинской. За исключительные боевые успехи на фронте борьбы с гитлеровскими захватчиками дивизия одной из первых в составе советских Военно-воздушных сил удостоилась высокой чести быть преобразованной в гвардейскую. На ее знамени засиял орден Красного Знамени; личный состав — летчики, техники, механики, оружейники были награждены орденами и медалями, а самые храбрые и умелые получили Золотые Звезды Героев.
Вечно живыми останутся в памяти народа павшие в боях, отдавшие свою жизнь за светлое будущее нашей Родины, за коммунизм.
Да, сделали все, что могли мы.
Кто мог, сколько мог и как мог.
И были мы солнцем палимы,
И шли мы по сотням дорог.
Б. Слуцкий. «Людям 1941 года»
— Лейтенантам Зайцеву и Дзюбе провести показательный бой...
Два приземистых лобастых истребителя, легко покачиваясь с боку на бок, побежали по широкому зеленому ковру аэродрома и, словно выстреленные катапультой, устремились в синеву неба. Резко развернувшись в разные стороны, они набрали высоту, и вскоре началось то, что заставило до боли в затылке держать запрокинутыми головы не только летчиков на стоянках аэродрома, но и жителей Василькова, проходивших в этот момент по улицам городка, пассажиров расположенной неподалеку станции, ребят окрестных сел.
Сотрясая воздух, ревели моторы, неожиданно зловеще замолкая, чтобы в следующую секунду протяжно застонать, а у самой земли, как бы набравшись новых сил, басовито загудеть всей своей мошной грудью. Фигуры высшего пилотажа следовали с такой быстротой, что даже посвященным трудно было определить, кто из двух летчиков — Зайцев или Дзюба — в это мгновение ввинчивался в небо восходящим штопором, а кто проносился рядом.
Петр Дзюба ранее работал инструктором аэроклуба и считался первым и лучшим учеником прославленного командира эскадрильи Александра Михайловича Воронина. Дмитрий Зайцев, командир звена, был известен как мастер маневра, превзойти которого в воздушном бою считалось делом почти безнадежным. Летчики называли Дмитрия «местным Чкаловым».
Петр Дзюба и Дмитрий Зайцев служили во 2-м авиационном истребительном полку, который дислоцировался в Василькове, близ Киева.
Влюбленные в свою профессию, ненасытные в стремлении узнать побольше, лейтенанты радовались каждой возможности побывать в небе, тем более на самолете И-16, который высоко ценился летчиками за легкость в управлении, маневренность и скорость.
Крепкая дружба связывает летчиков 2-го истребительного полка и летчиками 43-го полка того же гарнизона. Они соревнуются с пристрастием следят, как бы воронинская эскадрилья не отстала от зубаревской по воздушной стрельбе, Сергей Зайцев — от Дмитрия Зайцева в мастерстве пилотажа, а Павлюк — от Бенделиани в огневой подготовке. И еще — это тоже важно — как сыграла команда Дзюбы с футболистами, возглавляемыми нападающим Ваней Кобылецким. Они вместе радуются успехам, вместе переживают неудачи.
Будни. Будни. Будни. Размеренные. Напряженные. Интересные.
Два полка. Две семьи. Два дружных коллектива с обязывающим именем: истребительные, авиационные.
Летчиков 43-го полка, приехавших из лагерей к семьям на воскресный день, разбудил истошный вой сирены, топот ног на лестнице дома и крики: «Тревога!» В этот шум вплетались звуки, похожие на удары грома. Могло показаться, что где-то возле Киева разразилась гроза. Но день вставал чистый и ясный.
Через несколько минут по шоссе из Василькова к полевому аэродрому промчался автобус 43-го истребительного полка. Вблизи аэродрома на большой скорости его обогнал бензовоз, на подножке которого примостился лейтенант в распахнутой шинели. В автобусе успели заметить, что он размахивал небольшим предметом — это был поднятый на обочине дороги еще теплый осколок снаряда.
Невдалеке, на значительной высоте, проходил треугольник длиннотелых самолетов, оставлявших за собой непривычный для слуха надрывный гул моторов.
Война?..
Но лейтенанту Бенделиани, взлетавшему со своим звеном первым, было приказано: «Огонь не открывать». Когда он выразил недоумение, командир полка доверительно сказал:
— Нет такого приказа. Есть предупреждение — не стрелять. Заставить приземлиться, но не стрелять.
— Есть! Заставим...
В ответе прозвучали и сомнение, и досада, и злость, и вынужденное согласие, и, возможно, решение «действовать по обстановке».
А война с фашистской Германией уже началась. Примерно в четыре часа утра немецкая артиллерия открыла огонь, к советской границе двинулись ударные отряды и одновременно крупные силы германской бомбардировочной авиации вторглись в воздушное пространство СССР.
Неделю назад в официальных сообщениях опровергались слухи о том, что Германия собирается предпринять нападение на Советский Союз. На аэродроме не знали о грозящей опасности, и полки не были приведены в боевую готовность. Приказ об отпоре врагу был получен только через несколько часов после нападения на СССР.
2-й истребительный полк тоже находился в лагерях в нескольких десятках километров от Киева. Дежурил по авиационному гарнизону адъютант эскадрильи лейтенант Дзюба. По тревоге он поднял в воздух первое звено, поставив истребителям задачу: сбивать вражеских бомбардировщиков. Вслед за ним на выполнение боевого задания вылетели экипажи трех самолетов — остальные летчики, в том числе и командир, находились в Василькове. Через некоторое время в воздух вместе с двумя И-16 поднялся и Дзюба.
Разными путями пришли в авиацию летчики этих полков.
В юности страстное желание стать пилотом овладело Чичико Бенделиани. Настойчиво стремился он к этой цели. Окончив Чохатаурский сельскохозяйственный техникум, юноша поступил в Качинскую Краснознаменную авиационную школу. Большой радостный итог — летчик. Хороший. Отличный. Пилотирует превосходно, стреляет метко. Потом такие же оценки он получил в 43-м истребительном полку. Силен в тактике воздушного боя, превосходит всех в стрельбе, имеет особый летный почерк. А в 1939 г. Бенделиани отмечается в приказе Народного Комиссара Обороны и награждается нагрудным значком «Отличник РККА». Его имя — рядом с именем одного из лучших летчиков полка Михаила Бубнова.
Не совсем обычным был путь в небо ровесника Чичико — Василия Шишкина. Начался этот путь молодого колхозника из села Белое. Курганской области, в авиационном техническом училище, хотя мечтал он стать летчиком. После училища работал стартехом отряда самолетов Р-5.
Однажды командир звена Несмеянов пригласил Шишкина слетать по кругу и в воздухе предложил взять на себя управление. В другой раз при полете в чопу командир приказал: «Выводи из штопора». И хотя, кажется, выводил сам, он счел нужным похвалить Шишкина и посоветовал: «Просись в летчики».
Василий попал в летную школу, где учились такие же, как он, техники и летнабы. Дело пошло успешно — пригодились хорошие технические знания. Быстро промелькнули месяцы учебы, и с документом летчика, правда, еще не истребителя, Шишкин приехал в Васильков. А здесь, впервые увидев самолет И-16, он потерял покой. Инструктор бригады Ковальский посоветовал: «Раз переживаешь — осваивай». И стал учить.
Так Василий Шишкин стал летчиком-истребителем, затем командиром звена, а в 1940 г. командиром эскадрильи И-153 — «Чаек».
О летчике 43-го полка Иване Кобылецком часто говорили: «И в воде не утонет, и в огне не сгорит». В городке всем было известно необычное событие из жизни этого коренастого, круглолицего, черноволосого лейтенанта. Иван Кобылецкий, будучи еще подростком, работал помощником машиниста на Оренбургской железной дороге. Комсомольская бригада водила тяжеловесные поезда. В одной дальней поездке произошло то, о чем долго потом говорили все железнодорожники. Близ узловой станции вода из котла хлынула в топку. Надвигалась тяжелая авария, которую можно было предотвратить, действуя только быстро и решительно. План созрел мгновенно: топку забросать углем, чтобы чуть-чуть притушить огонь, накинуть брезентовый комбинезон, облиться водой, обвязать лицо мокрой тряпкой и по доске — в котел.
С помощью машиниста Ваня проделал все это за секунды. Забил предохранительную трубку, закрыл ход воде. Обжегся, но не очень сильно, отдышался и продолжал работу.
Биография Кобылецкого уместилась бы на одном листке ученической тетради. Учился в семилетке, ФЗУ, затем — смазчик на паровозе, кочегар в паровозном депо «Без пяти минут» машинист: зачеты сданы, нужен только километраж. А перед самым получением прав—путевка горкома комсомола в летную школу. 10 августа 1937 г. — первый самостоятельный вылет и через полтора года — часть. Чуть позднее — командировка в Китай. В родной полк летчик Кобылецкий возвратился возмужавшим и еще более окрепшим.
Кого бы ни взять из летчиков, в каждом безошибочно можно угадать вчерашнего сборщика с московского автозавода, слесаря с Уралмаша, помощника сталевара из Днепропетровска, комбайнера из Каховки, студента из Нежина. Завод—аэроклуб—училище. Этой дорогой шли в авиацию и командир звена лейтенант Евгений Мельников, и младший лейтенант Леонид Борисов, закончивший перед самой войной Одесскую школу летчиков, и его земляк Николай Котлов, получивший в полк предписание из Борисоглебской школы, и командир эскадрильи Алексей Филиппов, и военком Петр Скляров, и младшие лейтенанты Яков Мамка, Тимофей Бугаев, Влас Куприянчик.
Такая же судьба многих летчиков из 2-го истребительного полка: Петра Дзюбы. Ивана Черныша, Дмитрия Зайцева, Ивана Леонова, Александра Воронина, Николая Гарама...
В первые дни войны немецкие бомбардировщики тучей шли по небу Киевщины. С какой стороны ни подходили к ним И-16 и «Чайки» — всюду лавина огня. Самолеты, созданные еще в годы второй пятилетки, по своим боевым и тактическим качествам не могли сравняться с немецкими. Скорость многоцелевого «Мессершмитта-110» достигала 545 километров в час, «юнкерса» — 465 километров. Между тем И-16 мог развивать максимальную скорость 462 километра, а «Чайка» и того меньше. Полки не успели еще вооружиться новыми самолетами Як-1, ЛаГГ-3 и МиГ-3, которые начали поступать в части истребительной авиации в 1940—1941 гг. Слабым местом оставалась и радиосвязь.
Но советские летчики имели великое преимущество — глубокую убежденность в правоте своего дела. Они смело вступали в бой, упорно дрались, шли на самопожертвование.
Через несколько дней после начала войны Дмитрий Зайцев повел звено самолетов И-16 на перехват «юнкерсов», пробиравшихся с северо-запада к Киеву. По сигналу ведущего звено атаковало плотный строй немецких бомбардировщиков, стараясь расколоть его и не допустить к городу. Летчики сбили двух, но остальные, отбиваясь, не сворачивали с курса. На помощь подоспело звено лейтенанта Дзюбы. Истребители рассеяли «юнкерсов», заставили их сбросить бомбы где попало и повернуть на запад. Один бомбардировщик пытался проскочить, но Зайцев заметил его и бросился вдогонку. Летчик выжимал из машины все, что можно. Невзирая на огонь стрелка с бомбардировщика, Зайцев производил атаку за атакой.
В разгар боя Дмитрий обнаружил, что израсходованы все боеприпасы. Он оторвался от окуляра прицела и оглянулся. Внизу раскинулся родной город, сквозь легкую дымку виднелись его очертания, угадывались гористые улицы, зелень парков, четкий строй зданий.
«Сколько времени потребуется гадине, чтобы пробраться к самому центру и сбросить свой груз на эти дома? Минуты». Эта мысль промелькнула почти одновременно с принятым решением. И — до отказа газ. Все увеличивающийся в размерах вражеский самолет, горячая струя воздуха, удар — и словно рядом взорвался снаряд.
Летчик успел заметить, как, кружась и кувыркаясь, «юнкерс» неуклюже полетел вниз.
«Не дошел, — с облегчением вздохнул Дмитрий. — Скорей на посадку...»
Прошло немного времени, и лейтенант Зайцев, уже Герой Советского Союза, вновь отличился в боях. Как пригодились ему и его другу Петру Дзюбе те поединки над Васильковским аэродромом! Не зная отдыха, они вылетали с полевых аэродромов, чтобы преградить вражеским бомбардировщикам путь к Киеву и к наземным войскам, которые вели тяжелые бои, отбивая непрерывные атаки на подступах к столице Украины. Натолкнувшись на сопротивление в воздухе, враг изворачивался, хитрил, применял всякие уловки. Стараясь связать советских истребителей боем, отвлечь от города, заманить их под огонь своих зенитных батарей, противник впереди своих бомбардировщиков посылал группы «мессершмиттов». Но его тактика была быстро разгадана. Наши И-16 и «Чайки» пробивались к бомбардировщикам и с коротких дистанций открывали огонь. Вблизи города и на его окраинах нередко падали сбитые «юнкерсы» и «мессершмитты».
В первые дни августа ожесточенные бои завязались в районе Вета-Почтовая, Мрыги. Стойкое сопротивление наземных войск поддерживалось с воздуха советской авиацией. Истребители отражали многочисленные налеты вражеских бомбардировщиков. Один из таких налетов закончился для немцев большими потерями. Они не досчитали тринадцать «юнкерсов».
Обстановка на фронте усложнялась. Немецко-фашистским войскам удалось подойти к Днепру. Как воздух, нужны были истребители. Летчики напрягали все силы, проявляли чудеса героизма, отражая бешеный натиск врага.
Лейтенант Михаил Кучеров близ Киева пошел на таран Ю-88, но был сбит огнем соседнего самолета. Сергей Зайцев со своим звеном врезался в самую гущу немецких бомбардировщиков, и на земле видели, как, загораясь, падали вражеские машины. Над Киевом открыл свой счет Чичико Бенделиани. Самолет Ивана Кобылецкого получил повреждения в воздушном бою с «мессершмиттами». Механики быстро восстановили его, и Кобылецкий снова вылетел в составе девятки И-16 на прикрытие города. Завязался бой с девятью «юнкерсами» и сопровождавшими их «мессершмиттами». Летчику удалось вывести из строя сначала вражеский истребитель, а затем бомбардировщик.
Число сбитых вражеских самолетов увеличивалось с каждым днем.
Однажды на высоте 2500 метров близ Киева разгорелся ожесточенный бой. Его вели летчики 2-го истребительного полка во главе со своим командиром полковником Грисенко. На стороне врага было двойное преимущество. На помощь истребителям 2-го полка поднял в воздух 43-й полк герой боев в Испании подполковник Сюсюкалов. Бой, в котором участвовало с обеих сторон свыше 100 самолетов, сразу распался на множество отдельных схваток. Летчики дрались яростно. Их выручала высокая техника пилотирования и натренированный глаз. В этом воздушном сражении наши истребители сбили 13 самолетов врага: 2 иап—7, 43-й—6.
Схватки в воздухе принимали все более ожесточенный характер. Фашистские летчики, пользуясь своим численным превосходством, все яростнее набрасывались на наших истребителей, но всякий раз они наталкивались на упорное сопротивление.
1-я эскадрилья 43-го истребительного полка с аэродрома, расположенного в сотне километров к северу от Киева, должна была прикрывать переправы через Днепр: здесь немецкие бомбардировщики буквально висели над войсками. Шестерка в составе капитана Зинкина, старшего лейтенанта Мельникова, лейтенанта Бенделиани, младших лейтенантов Зайцева, Борисова и Мамки вылетела на задание.
Советские летчики встретились с двумя девятками вражеских бомбардировщиков Хе-111, следовавших одна за другой. С такими бомбардировщиками истребителям приходилось сталкиваться редко. Они шли без сопровождения «мессершмиттов». Немцы не ожидали здесь появления советских самолетов. После первой же атаки истребителей от четкого строя «хейнкелей» не осталось и следа. Они рассыпались в разные стороны, сбросив бомбы куда попало. Три из них врезались в землю, сраженные Зайцевым, Бенделиани и Мельниковым. Еще трех летчики сбили в групповом бою.
Геройски дралась с ненавистным врагом и эскадрилья Василия Шишкина. Она была вооружена самолетами И-153 — «Чайками». Эти маневренные, но недостаточно быстроходные машины обладали тем преимуществом, что могли поднимать значительный груд бомб и имели на борту дополнительное мощное оружие — реактивные установки. Вот почему в первые дни войны, когда штурмовики Ил-2 лишь начали появляться и на фронте ощущалась нехватка бомбардировщиков, «Чайки» нередко действовали не только как истребители, но также в качестве штурмовиков и ближних бомбардировщиков.
Ранним августовским утром немецкая механизированная колонна прорвалась к Вете-Почтовой: здесь противник возобновил наступление. Эскадрилья поднялась в воздух. Ведущий капитан Шишкин заметил немцев издалека. Снизившись до пятисот метров, он сбросил первую бомбу. Прямое попадание. Вслед за ним спикировали ведомые. Их самолеты подбросило взрывной волной. Это рвались снаряды на машинах. Танки открыли огонь. Один шальной снаряд попал в самолет лейтенанта Бероя, и «Чайка» упала на землю.
Наблюдавший за ходом боя член Военного совета войск Юго-Западного направления первый секретарь ЦК КП(б)У Н. С. Хрущев объявил летному составу благодарность за отличное выполнение задания.
Самоотверженность и смелость проявила эскадрилья в районе Обухова. На окутанной клубами пыли проселочной дороге летчики обнаружили колонну вражеских мотоциклистов, танков и зениток. Отбомбившись, эскадрилья взяла курс на аэродром, но тут же заметила вторую колонну. Боеприпасы кончились. Шишкин, а вслед за ним и все летчики, чтобы создать панику среди немцев, пошли над колонной бреющим. Это едва не стоило жизни ведущему. Мотор его «Чайки» заглох, и самолет сел на луг в полукилометре от дороги. Командир звена Василий Куприянчик приземлился рядом. «Скорее в кабину», — показал он жестом. Не раздумывая, Шишкин втиснулся в кабину на колени к летчику. Взлетели нормально.
Еще более сложное задание эскадрилья получила 23 августа. Утром Шишкина срочно вызвали на КП к генералу Астахову.
Генерал был немногословен.
— Вывести из строя мост, — коротко произнес он, показывая на верхний обрез карты, где тонкая стрелка продолговатого ромбика пронзила Днепр и, выгнув широкой подковой линию фронта, нацелилась на Остер.
Астахов окинул капитана испытующим взглядом и добавил:
— Любой ценой...
Слова эти прозвучали одновременно приказом и просьбой.
— Есть! — коротко ответил капитан.
— Как будете выполнять? Сколько экипажей? Кто полетит? — спросил генерал. Слушая капитана, он одобрительно кивал головой.
— Хорошо, о выполнении задания доложите лично, — сказал на прощание генерал, крепко пожав капитану руку.
...На задание вылетело пять «Чаек».
Бешеный зенитный огонь не мог заставить советских летчиков уйти от Окуниново до тех пор, пока ведущий не убедился в том, что задание выполнено успешно. Фугаски, сброшенные с небольшой высоты, точно попали в мост. На обратном пути погиб Василий Шлемин. Его «Чайка» неожиданно сорвалась в штопор и врезалась в землю. Видимо, летчик, раненный еще над целью, потерял сознание.
Никто из летчиков не знал, что творится в Василькове, что с семьями. Только однажды, за день до эвакуации, Надежда Бенделиани неожиданно появилась на аэродроме и привезла известия о близких. Чичико еще не возвратился с задания. Летчики окружили ее, наперебой задавая вопросы о женах и детях. Надя вглядывалась в знакомые лица.
«Боже мой, как изменились они, — думала она. — Какие тяжелые испытания легли на плечи этих людей, какие еще ожидают их завтра?»
Чичико все любили в полку и сейчас, перебивая друг друга, рассказывали о нем, стараясь приободрить Надю, рассеять ее тягостные мысли.
Когда над аэродромом появилось звено Бенделиани и стало заходить на посадку, летчики вдруг засуетились, стали рыться в планшетах и, передав Наде письма, поспешили к самолетам. Чичико, еще докладывая командиру о вылете, успел заметить жену и быстро направился к ней, поднимая на ходу то одну, то другую сжатые в кулаки руки, смешно размахивая ими.
Он навсегда запомнился ей таким, бегущим по аэродрому. Запомнились и его слова: «Сохрани себя, и счастливее тебя никто не будет».
Киев боролся. Над ним нависла грозная опасность. С вокзала отходили эшелоны с женщинами и детьми. В пути их перехватывали немецкие самолеты. То звеном, то в одиночку заходили они в атаку на ползущие составы, обстреливая их из пулеметов и сбрасывая бомбы.
Никто из 2-го и 43-го полков не наведывался в опустевший Васильков, никто не знал, куда уехали их близкие — теперь они назывались «эвакуированные».
Сентябрь начался кровопролитными боями на подступах к городу. Такими же ожесточенными они были и в воздухе. Остро ощущалась нехватка самолетов — сказывались первые налеты немецкой авиации на приграничные аэродромы. Полки несли потери в личном составе, и тройную тяжесть брали на себя оставшиеся в живых, совершая беспримерные подвиги в борьбе с врагом.
В этой до предела накаленной обстановке Сергей Зайцев из 43-го полка казался спокойным и невозмутимым. Можно было позавидовать его хладнокровию в самом тяжелом бою. Только порой после посадки его выдавал лихорадочный блеск глаз, ссадины на губах, оброненное слово, в котором чувствовалось, с каким трудом он сдерживал свое волнение и бурлившую ярость.
Ни одно из звеньев полка не могло сравняться со звеном Зайцева по числу сбитых немецких самолетов. Большая часть уничтоженных вражеских самолетов приходилась на долю самого командира. Шестого по счету он сбил неподалеку от Окунинова, а седьмого...
Это произошло 2 сентября. Лейтенант Зайцев в который уже раз повел звено в район Киева. Здесь на ближних подступах к городу наши войска и отряды народного ополчения отбивали одну за другой атаки вражеских танков и пехоты. Ни один вылет истребителей не проходил без боя. Шестерку «хейнкелей» звено И-16 перехватило и рассеяло на подходе к предместьям. Но за ней приближалась вторая. Ведущий, а вслед за ним ведомые пошли в атаку. Их встретили огнем. Бой затянулся. На самолете Зайцева умолкли пулеметы: кончились патроны.
Был у летчиков полка такой неписаный закон: не выходи из боя, пока другие еще сражаются.
— Огня, огня бы! — носился Зайцев вокруг вражеских самолетов.
А бомбардировщики, почувствовав, что летчик безоружен, поодиночке уже начали заходить на цель. Один оказался совсем близко от самолета Зайцева. Летчик мгновенно подвернул машину и ударил винтом по хвосту «хейнкеля». Тот вздрогнул, резко клюнул носом, скользнул на крыло, потом выровнялся и продолжал полет, слегка изменив курс.
Расстояние от И-16 до бомбардировщика все сокращалось. «Только бы не упустить», — подумал Зайцев и пошел на сближение. На этот раз таран достиг цели: «хейнкель» камнем устремился вниз. От сильного удара смялся винт истребителя. Нужно было немедленно садиться. Но при посадке самолет скапотировал, и летчик погиб. За совершенный подвиг Сергей Фомич Зайцев был посмертно награжден орденом Ленина.
Снаряды вражеской артиллерии нередко разрывались теперь на аэродроме, где базировался 43-й полк. Однажды немецкий передовой отряд приблизился к чему так близко, что механикам и техникам пришлось занять круговую оборону. Истребители взлетали под минометным огнем.
15 сентября полк всеми оставшимися у него самолетами штурмовал немецкую колонну около Дарницы. А 17-го поступил приказ уходить. Но это было сложнее сложного. На всех не хватило самолетов. Самое трудное выпало на долю «безлошадников». Только семерых из них забрал Пе-2, недавно подбитый над аэродромом и за ночь отремонтированный механиками.
Безмерно трудной для страны была первая военная осень. Но тверда была вера народа в правоту великого дела, в грядущую победу. Нигде, никогда и никто так стойко и упорно не боролся с врагом, как советские люди — бойцы фронта и тыла.
Враг подходил к Харькову.
Казалось, не скоро оправятся те, кто столько вынес в боях под Киевом. Но стремление очистить страну от врага было сильнее усталости, личных переживаний «Скорей, скорей! Любой самолет — пусть И-16, пусть «Чайка» — лишь бы в бой». И с трудом отремонтированные «Чайки» поднимались с полевого аэродрома, уходя с грузом бомб на шоссе Белгород—Обоянь: на обратном пути они вели неравные бои с «мессершмиттами», помогая сдерживать гитлеровцев, наступавших на Харьков.
Очень трудно...
В один из таких дней, после вылета в район Зенькова и Ахтырки, летчики получили первые письма от жен. Они оказались на Тамбовщине, в Ржаксинском районе, в колхозе имени 8 Марта.
«Село неказистое, — писала Надя Бенделиани мужу, — но если б ты знал, какие здесь люди — сердечные и душевные. Я в жизни не ощущала такого тепла, даже у себя на родине. Нас приняли как дорогих и близких, каждый наперебой приглашал к себе».
Осенью 1941 г. начал свою боевую жизнь и 512-й истребительный авиационный, полк, вошедший впоследствии в состав дивизии и приумноживший ее боевую славу.
В большинстве летчики, ранее участвовавшие в боях с немецкими захватчиками на самолетах И-16. Командир— майор Н. С. Герасимов, военком — батальонный комиссар И. М. Мамыкин.
Хочется рассказать о некоторых летчиках этого истребительного полка. Когда лейтенант Иван Моторный был инструктором Конотопской бригады, то лейтенанты Василий Сироштан и Валентин Макаров приехали туда для совершенствования техники пилотирования. Инструктор не отличался ростом и ходил с высоко поднятой головой, будто пританцовывал. Казалось, он важничает. Приглядевшись на аэродроме к своим ученикам, Моторный через несколько дней возьми да и скажи им:
— Летаете вы, хлопцы, топорно, чистоты пилотирования нет, особенно хромаете на «бочках».
— Надо хорошенько проучить его в воздухе, — решил Макаров. Сироштан молчаливо поддержал его.
Вскоре представился благоприятный случай. Инструктор полетел с Макаровым в зону.
«Погоди, «живчик», я тебя там проучу на этих самых «бочках», — решил Валентин и, взбираясь в кабину Ут-2, хитро подмигнул приятелю. Однако инструктор оказался более выносливым и лучше подготовленным к перегрузкам.
После посадки Моторный легко выпрыгнул из кабины. Во время доклада Макаров успел заметить, что щеки у инструктора порозовели, а круглое лицо осветилось улыбкой.
— Оценка хорошая, — не спеша сказал Моторный. — Чисто пилотировал. Чисто, — повторил он.
Оба хорошо поняли друг друга, но, как это ни странно, маленькая тайна злополучного полета сблизила их.
Василия Сироштана, человека необыкновенной скромности, нельзя было назвать молчаливым, вовсе нет. Считали его даже острословом.
— Ты, Вася, все в ведомых стараешься быть, — шутили летчики, намекая на то, что Сироштан всегда чуть-чуть приотставал, когда шли с полетов или просто прогуливались.
О Сироштане говорили, что у него душа поэта. Стихов, правда, он не писал, но очень любил их и знал немало, особенно Тараса Шевченко. В селе Малые Хутора на Винничине, где он родился, умели ценить хорошее слово и задушевную народную песню. Там Василий впервые услышал светловскую «Гренаду», изумившую подростка. Он знал ее наизусть и часто читал:
Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях
И «яблочко» песню
Держали в зубах.
Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая,
Степной малахит.
Никто из летчиков не слышал от Сироштана рассказов о боевых делах. Между тем в штабе было известно, что в одном из первых своих вылетов, сопровождая на И-16 бомбардировщиков, он протаранил самого назойливого из четверки наседавших «мессершмиттов» и почти в беспамятстве спустился с парашютом.
Двадцатитрехлетний Иван Моторный, сверстник Сироштана, закончил летную школу в 1938 г., куда пришел с николаевского судоремонтного завода. В школе остался инструктором, был достойно оценен и назначен командиром звена. Потом попал в Конотоп, оттуда в составе эскадрильи — на Юго-Западный фронт.
Побывал и в Умани, и под Полтавой, и под Кременчугом. На первых порах сопровождали легкие бомбардировщики СБ, потом летали с ДБ-3. Летчики подобрались боевые — понимали друг друга с полуслова: у одних дальневосточная закалка, высокая слетанность, у других — опыт инструкторов.
Валентин Макаров, начав войну вместе с Моторным, долго делил с ним тяжелый труд истребителя, а в часы досуга — «трапезу, мысли и дела». Был он на один год моложе, ростом значительно выше Моторного, крепкий, жилистый. Пришел в авиацию в том же 1937 г., что и Моторный, зато имел одно преимущество, о котором хотя и невзначай, но упоминал — закончил Качинскую Краснознаменную летную школу. «Кача» — звучало гордо.
Коммунист Николай Семенович Герасимов, командир 512-го полка, бывший рабочий из Ульяновска, начал свой путь в авиации еще в 1936 г. Он прошел большую школу был добровольцем в Испании, воевал на Халхин-Голе, учился в Военно-воздушной академии.
«Постиг, — как не преминул заметить Сироштан, — грамматику боя, язык батареи». В совершенстве пилотировал самолет, знал толк в молниеносных атаках и, что особенно важно для командира, умел требовать, учить, воспитывать
Никто из летчиков не мог точно сказать, почему так сразу полюбился Герасимов Конечно, велико было обаяние славы героя Испании и Халхин-Гола — ореол этот светил ярко, полетами майора можно было восхищаться, а широтой знаний в летном деле — тем более. И все-таки ничто так не покоряло, как его простота и сердечность. Летчики видели в нем друга, с которым можно было поговорить по душам.
Не было внимательнее слушателей в часы, когда Герасимов с присущей ему горячностью говорил об осмотрительности, маневре, распределении внимания в полете, месте летчика в строю Он не спешил делать выводы, а подводил к ним собеседника, заставлял его мысленно принимать единственно верное решение пока здесь, на тыловом аэродроме, чтобы потом не ошибиться в бою.
Никто не удивлялся, когда майор приходил с баяном, приходил без какой-нибудь скрытой цели сблизиться, войти «в доверие». Нет, так просто — провести короткий час досуга, спеть вместе, побеседовать.
Комиссар полка батальонный комиссар Иван Миронович Мамыкин, шахтер из Енакиезского рудника «Красный Профинтерн», коммунист с большим опытом партийной работы, летное дело он освоил в Качинской авиационной школе. Пилотировал грамотно, уверенно. С командиром они с первого дня нашли общий язык и крепко сдружились. Герасимов высоко ценил комиссара, поддерживал все его начинания.
Люди, попавшие в часть из различных подразделений, быстро сдружились и полюбили свой полк.
В короткий срок они освоили ЛаГГ-3. Этот истребитель в сравнении с И-16 выигрывал своим вооружением — имел кроме пулеметов пушку и реактивные установки, развивал большую скорость, особенно в пикировании. В то время «лагги» выпускались уже в значительном количестве.
Формирование и обучение закончились очень быстро, потому что положение на фронте усложнилось. Полк был переброшен под Полтаву. Потом Ростов, Барвенково, Лозовая.
Первые бои, первые сбитые самолеты противника и первые потери: не возвратился лейтенант Дубинин.
Инженер полка Александр Тимофеевич Пехов где только можно организует ремонт самолетов. Техники не только обслуживают машины, но и совершенствуют их. Андрей Рассоха, например, усовершенствовал систему охлаждения мотора, чтобы не замерзали водяные трубы.
Капитан Василий Ильич Корнев налаживает связь.
Проходит день за днем.
В историческом формуляре, теперь уже на другой странице, появляется еще одна запись:
«С 10 октября... по 30 июля 512 иап на самолетах ЛаГГ-3 провел 410 групповых воздушных боев, сбил 52 вражеских самолета. Летный состав работал, не считаясь с усталостью, делая зачастую по 7 боевых вылетов и проводя по 5—6 воздушных боев. Отличились капитан Моторный, капитан Ефремов, старший лейтенант Семенюк, лейтенант Сироштан, лейтенант Иванов».
Нам еще придется встретиться со знакомыми летчиками.
А сейчас пришло время начать рассказ о дивизии и тех ее полках, которые первыми были записаны в ее исторический формуляр.
Фронт налево, фронт направо,
Поперек страны-державы.
Бой идет святой и правый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
А. Твардовский
В стуже первой военной зимы повеяло теплом. Тепло принес ветер из Подмосковья.
Замечательный успех под Москвой согрел измученные сердца, придал людям новые силы, укрепил веру в победу над фашистской Германией. Могучая и уверенная «миллионнопалая» рука партии, ее разум и воля соединили воедино и направили усилия советских людей на разгром фашизма. «Все для фронта, все для победы» — этот клич партии стал кровным делом каждого человека, всей страны. Страна становилась могучим арсеналом армии.
Рядом с танкистами «тридцатьчетверок» и КВ, сосредоточенных на исходных позициях в лесах Подмосковья, незримо стояли те, кто варил сталь на Магнитке и вытачивал снаряды в цехах, возникших вокруг Челябинска. Добровольцы уральских полков получали автоматы и винтовки на заводах, эвакуированных с Украины. Оборудование и машины, только что сгруженные с эшелонов, под открытым небом начинали изготовлять валы для моторов. Кустарные мастерские развернули производство «катюш», и похожие на складные лестницы пожарных машин реактивные минометы выстраивались на платформах товарных составов.
Быстрей пошел на-гора уголь. Самоотверженно трудилось колхозное крестьянство.
Фронт получал минометы и противотанковые ружья, снаряды и бомбы, сапоги и продовольствие.
Это было делом рук советских людей. Только они в тех тяжелейших условиях первых месяцев жестокой войны могли выдержать выпавшие на их долю испытания.
Зимой и весной 1942 г. предприятия страны удвоили выпуск артиллерийских орудий и танков; в несколько раз больше, чем в первые месяцы войны, производилось минометов. Авиационные заводы наладили серийный выпуск самолетов ЛаГГ-3, Як-1, Ил-2 и Пе-2.
Вооруженные самолетами ЛаГГ-3, прибыли на фронт 791-й и 792-й истребительные полки; 429-й имел самолеты Як-1; 820-й штурмовой полк был оснащен «илами», а 94-й бомбардировочный — Пе-2. Все эти полки и должны были войти в состав дивизии, чей номер уже появился в приказе по Военно-воздушным силам.
Генерал-майору Александру Владимировичу Борману, получившему в мае 1942 г. предписание в штабе ВВС, пояснили его задачу: «Войска Юго-Западного фронта переходят в наступление. Один удар будет нанесен в направлении на Харьков из района Волчанска. В нем примет участие и ваша 220-я дивизия».
Немецко-фашистское командование тоже готовилось к наступлению под Харьковом, и численное преимущество советских войск здесь было совсем незначительным. Продвинувшись в первые дни вперед, наши части попали под удар немецкой группировки, поддержанной крупными силами авиации, и очутились под угрозой окружения. В таких невыгодных для нас условиях наступление на Харьков вскоре было прекращено. Начались напряженные оборонительные бои.
Неблагоприятной для нас сложилась обстановка и в воздухе. Противник имел подавляющее преимущество в бомбардировщиках.
791-й истребительный полк 17 мая, в день начала немецкого контрнаступления, получил первый приказ из штаба дивизии. Ему ставилась задача прикрыть свои войска, подвергшиеся ударам группы Клейста. Десять ЛаГГ-3 поднялись с аэродрома, расположенного близ Волчанска. Трем из них сразу же пришлось вступить в бой на большой высоте с тремя «мессершмиттами». Этот бой не принес никаких результатов ни одной из сторон. Другие же встречи с противником 17 мая закончились потерей пяти «лаггов». Вторая оперативная сводка штаба говорила о более благоприятном исходе воздушных боев в том же районе. На этот раз противник не досчитался шести самолетов.
Включился в боевую работу 792-й истребительный полк. 22 мая на задания вылетели бомбардировщики 94-го и штурмовики 820-го полков. Их прикрывали истребители 429-го полка.
Обстановка накалялась. 23 мая на Барвенковском выступе оказались отрезанными для советских войск пути отхода за Северный Донец. Одновременно с наступлением в районе барвенковского плацдарма противник усилил удары по войскам 28-й и 38-й армий северо-восточнее Харькова на волчанском направлении.
Из района Савинцы командование предпринимало попытки прорвать кольцо окружения. Сюда непрерывно летали 820-й, 94-й и истребительные полки дивизии: штурмовали вражеские механизированные части, прикрывали войска, вели воздушные бои с многочисленными группами немецких самолетов в условиях полного господства вражеской авиации. Боевые приказы и распоряжения штаба дивизии пестрели такими строчками:
«...220-я прикрывает переправу через Северный Донец у Савинцы, уничтожает противника в районе Шевелевка, Вольвенково, Протопоповка, Волобуевка.
429-му, 792-му всеми имеющимися исправными самолетами прикрыть переправу через Северный Донец и штурмовые действия 820-го шап. Напряжение — четыре вылета на самолет. Первый — в 5.00, дальнейшие — по указанию с КП.
820-му шап с рассвета быть в боевой готовности для действий по уничтожению противника в районе Шевелевка, Вольвенково, Протопоповка, Волобуевка. Вылет — по сигналу с КП. Напряжение — не менее четырех вылетов на самолет.
94 бап... Напряжение — три вылета. Первый 5.30».
Оценка боевой работы штурмовиков содержалась в приказе № 5 от 27 мая:
«25.5.42 г. перед частями авиадивизии были поставлены ответственные задачи — непрерывными штурмовыми и бомбардировочными ударами задержать продвижение мотомехчастей противника, выдвигавшихся из районов Барвенково, Марьевка, Петровская на север и создающих серьезную угрозу окружения наших наземных войск.
Задача, поставленная 820-му шап, выполнена отлично. Летный состав, принимавший участие в этой операции, проявил максимальное напряжение своих сил, самоотверженность, производя вылеты в сложных метеоусловиях.
Отличное выполнение задания по штурмовке войск противника обеспечил летный состав 429-го иап, который хорошо прикрывал штурмовиков на поле боя и этим полностью обеспечил свободу действий экипажей.
В результате хорошего взаимодействия штурмовиков и истребителей потерь не было. Несмотря на малочисленность самолетов Ил-2, противнику нанесен серьезный урон. Уничтожено и повреждено до 100 автомашин с пехотой и грузами, 10 танков, убито и ранено до 200 человек пехоты, подавлен огонь двух батарей зенитной артиллерии.
За отличное выполнение поставленной мной задачи от лица службы объявляю благодарность капитану Артамонову, лейтенантам Марееву, Махонину, Кирьянову, Андрееву, младшим лейтенантам Хапричкову, Макарову, Сыромятникову.
Уверен, что и в дальнейшем вы будете показывать образцы в боевой работе. Призываю весь личный состав последовать их примеру.
Командир 220-й. авиадивизии генерал-майор авиации Борман.
Вр. начальника штаба 220 ад майор Долиевский».
Противник усиливал удары. Соотношение сил в сражении под Харьковом резко изменилось в его пользу, и положение советских войск еще более ухудшилось. В этой обстановке огромные усилия требовались и от авиации. Между тем ей приходилось действовать разрозненно, небольшими группами.
Новые истребительные полки подчас включались в боевую деятельность, не имея даже времени для ознакомления с районом полетов. Но летчики дрались самоотверженно, показывая примеры упорства и дерзости.
В короткий срок произошли большие изменения в составе 220-й дивизии. Из нее ушли бомбардировщики и штурмовики. В конце мая взамен 429-го и 792-го истребительных полков прибыли 2, 296 и 248-й.
2-й истребительный полк и его командира полковника Грисенко генерал Борман знал еще по Киеву, где до войны командовал дивизией и одно время — ВВС округа. После трудных дней под Киевом 2-й полк воевал в других районах Украины, успел освоить самолеты ЛаГГ-3, на них принимал участие и в боях близ Харькова. Полк состоял в основном из опытных боевых летчиков. Особенно прославились своими боевыми делами Петр Дзюба, Николай Гарам, Тимофей Лобок, Иван Черныш, Григорий Алексенко, Иван Леонов.
296-й полк (командир майор Баранов) был оснащен самолетами Як-7. Среди лучших летчиков, теперь известных и за пределами полка, — Борис Еремин, Аркадий Рябов, Александр Мартынов и Алексей Соломатин.
248-й истребительный авиационный полк (командир полковник Татанашвили) был укомплектован молодыми пилотами, недавно выпущенными из школ, но Як-7 освоили все.
И сразу — задания.
В первые пять дней летчики вели боевую работу в районах Печенеги, Балаклея, Рогань. Редко какой вылет проходил без схваток в воздухе. Старшине Никитину, лейтенанту Соломатину, старшине Гомадзе, лейтенанту Гараму и старшему лейтенанту Скотному уже посчастливилось сбить по одному вражескому самолету.
Готовясь к новым наступательным операциям, немецко-фашистское командование перебрасывало в район боевых действий не только танковые и механизированные войска, но и сосредоточивало свою авиацию. Разведывательные данные неопровержимо доказывали, что большое количество самолетов базируется на аэродромы Чугуев, Рогань, Основа, Граково.
4 июня 228-я штурмовая дивизия получила от ВВС Юго-Западного фронта задание нанести удар по аэродрому Граково, а 220-я должна была сопровождать ее в район цели.
Машины взлетели под вечер. При их подходе к Граково с аэродрома пыталась подняться четверка истребителей противника. Трех из них сбили пулеметно-пушечным огнем Никитин, Гомадзе и Соломатин. Пятнадцать очагов пожаров — таков результат совместного удара. На второй день летчики снова штурмовали этот аэродром.
На редкость четко провела два боя восьмерка 754-го полка (он вошел в состав дивизии 13 июня), ведомая капитаном Пилкиным[1]. Было это в середине июня, когда войска фронта контратаковали противника восточнее Волчанска. В первом бою восьмерка Як-1 встретилась с восемнадцатью «мессершмиттами», во втором — с четырнадцатью Ме-110 и шестью Ме-109ф. Один только ведущий уничтожил в этих схватках два «мессершмитта».
С 22 июня район вблизи Купянска стал ареной ожесточенных боев наших войск с наступавшими крупными силами противника, который стремился захватить плацдарм на восточном берегу реки Оскол.
В который уже раз повел туда шестерку самолетов командир звена 2-го истребительного полка лейгенант Черныш. К слову сказать, накануне он вылетал в группе Дзюбы и, выручая ведущего, отбил пушечным огнем полкрыла у «мессершмитта», чем еще раз подтвердил справедливость слов летчиков: «За Чернышом что за горой каменной: не подведет».
Крепкая дружба давно связывала Ивана Черныша с Петром Дзюбой, считавших себя земляками, хотя один был из-под Полтавы, а другой — харьковчанин. Этих разных по характеру людей — спокойного, несколько медлительного Черныша и живого, порывистого Дзюбу — сближало сходство жизненных путей, одинаковое отношение к делу, которому оба отдавали себя полностью.
Взлетев с полевого аэродрома Нижней Дуванки с задачей прикрывать свои войска. Черныш повел группу, обходя заслоны немецких истребителей. Над районом расположения наших войск появились два «мессершмитта». «Значит, жди сейчас бомбардировщиков», — успел подумать ведущий и тут же увидел над Гусенкой три Ю-87. Советские самолеты пошли в атаку и подбили два «юнкерса» (одному удалось скрыться в облаках).
Когда семерка разворачивалась к Ново-Николаевке, Черныш заметил четыре Ме-109ф, потом еще два. По его сигналу летчики атаковали немецких истребителей. Короткий бой закончился тем, что «мессершмитты», потеряв одного, покинули этот район и заодно своих бомбардировщиков: выше появилось одиннадцать Ю-88. Набрав высоту, истребители подошли к ним сзади и открыли огонь. Оставляя дымный след, один немецкий самолет скользнул в сторону. Остальные «юнкерсы», сбрасывая куда попало бомбы, бросились в облака.
Запись в журнале боевых действий была короткой: «Вылет группы лейтенанта Черныша длился 55 минут. Проходил с непрерывными боями. Вся семерка произвела посадку на своем аэродроме. Один самолет поврежден. Потери противника: сбит один, подбито три».
«Лейтенант Черныш хорошо руководил боем», — дописал потом полковник Грисенко и подробно доложил о вылете командиру дивизии. На третий день политотдел организовал во всех полках беседы на тему «Наши мастера воздушного боя». Материалом послужил также вылет лейтенанта Дзюбы в тот же район 23 июня 1942г.
Восьмерка Дзюбы встретила восемь самолетов Ме-109ф и завязала с ними бой. На КП полка хорошо слышали по радио, как лейтенант руководил своими ведомыми.
Дерзкие и вместе с тем расчетливые атаки летчиков полка принесли им успех. «Мессершмитты» покинули район боя, потеряв две машины. «Авторами» подбитых самолетов Ме-109ф были Дзюба и Гарам.
Сам Дзюба не усматривал в этой схватке чего-нибудь исключительного, особенного. Вылет как вылет, бой как бой — таких теперь в полку немало. Остался в памяти разве только потому, что дата была необычная: первый день второго года войны.
Уже миновал год с того момента, как вблизи Киева его едва не настигла желто-красная трасса с «юнкерса», и, второпях припав к окуляру И-16, он впервые открыл огонь по живой цели. Что произошло с лейтенантом Дзюбой за этот год безотлучного пребывания на фронте, какими событиями отмечена его жизнь? Такой вопрос как раз и задал сейчас летчику корреспондент армейской газеты. Он рассчитывал, что этот живой симпатичный паренек, с такой располагающей улыбкой и умным взглядом широко раскрытых голубых глаз, так старательно расправляющий складки своей гимнастерки, наговорит ему на целую полосу.
Порой, возвращаясь с задания после одного, а то и нескольких боев, Дзюбе и самому казалось, что рассказа хватило бы на целую повесть. А возьмешь в руки журнал боевых действий, тот самый, где надо описать свои вылеты, впечатления, — все из головы вон. С трудом начеркаешь несколько строчек и те под нажимом Тимоши Лобок — стоит над душой и бубнит: «Не моя вина — Грисенко приказал. Ты знаешь, какой он настырный».
А то вдруг напустит на себя грозный вид и, став похожим на командира полка, прокричит: «С сегодняшнего дня, лейтенант Дзюба, вам вести журнал».
Хочешь не хочешь — берись за карандаш и выкладывай. Вот и сейчас. Трудно подобрать нужные слова. Из них не только повести или рассказа не написать, а даже самой что ни на есть худосочной информации.
— Летал часто. Огонь вел больше с короткой дистанции. Случалось, сбивал. И мне доставалось. Одним словом...
И с легкой усмешкой:
— У вас наверняка будет написано так: «Красивая стальная птица (учтите, ЛаГГ-3 — деревянный и даже, бывает, разламывается пополам) незаметно оторвалась от земли и, стремительно взмыв вверх, скрылась вдалеке». Такое о нашем брате писалось в «дивизионке» еще в 1940 г.
Потом уже серьезнее:
— Впрочем, в той статье было много хорошего, правильного. Особенно запомнилось описание ночного полета. Это когда летчик остается в черном небе один на один со своим самолетом. Хорошо сказано там, что в сложном и трудном слепом полете начинается извечная борьба между чувством и разумом, когда все чувства летчика сопротивляются приборам.
Ведь правда — самолет, кажется, кренится, а приборы говорят: «Нет, полный порядок, машина идет ровно». Большое дело приборы. Им доверять надо. И Дзюба, загораясь, продолжал:
— Расскажите о том, как летчик работает в своей кабине. А то сочиняют всякое. Вот ведешь группу. Смотри за ведомыми, крути головой на 180°, поглядывай на карту и на землю. А когда рядом еще штурмовики, бомбардировщики? Ты весь как пружина. Одна мысль в голове — сберечь друзей. Начался бой — дерись до последнего, следи за своими, за бомберами, держи перед глазами «поле боя», защищай себя, выручай друзей. Работай, работай, работай. А ведомому разве легче?
Жаль, вам не пришлось увидеть бой под Белым Колодезем. Мы четверкой сопровождали Пе-2. Потом я остался один. Так, знаете, носился как бешеный вокруг «пешек» и как можно спокойнее говорил: «Ребята, плотней сомкнитесь. Поплотней, друзья». Но наверняка получалось громко, потому что только после посадки почувствовал, что гимнастерка мокрая.
А то не так бывает. — При этих словах Дзюба помрачнел. Рассказ был о самом горьком для него дне войны, свежем еще в памяти, потому что это произошло 16 мая. — В тот день командир эскадрильи капитан Воронин повел группу в район Терновой. С ним кроме меня шли Черныш, Лапкин, Шишко и Авдеев. Немецкие истребители уже хозяйничали здесь, расчищая дорогу своим бомбардировщикам. Воздушный бой разгорелся с ходу. Дрались больше поодиночке. И в какой-то момент младший лейтенант Авдеев — нештатный начальник парашютнодесантной службы полка — засмотрелся на землю, усеянную парашютами. Здесь немецкая дивизия попала в окружение, и ей сбрасывали боеприпасы. На него с высоты «свалился» «мессершмитт». Я успел только заметить, как, оставляя большой след, самолет Авдеева пошел вниз. «Венку сбили», — мелькнула мысль. Разъяренный, я бросился к немецкому истребителю и всадил в него длинную очередь, а выходя из атаки, увидел еще один «лагг» в нисходящей спирали. На него заходил «мессершмитт».
«Воронин?» Да, это был Воронин. Подоспел к нему в ту секунду, когда «лагг», расколотый на части, падал вниз, а рядом возник купол парашюта. «Мессершмитта» удалось отогнать. Оставалось сопровождать до земли своего комэска. Я успел рассмотреть, как Воронин освободился от лямок и побежал к леску. Между тем бой в воздухе продолжался. Он кончился для меня неудачно — самолет начал гореть.
Все-таки удалось совершить посадку... К вечеру вернулся Авдеев. А Александр Михайлович Воронин погиб. Погиб трагически. Он говорил мне в первые майские дни: «Чувствую, лягу костьми за Украину...»
Дзюба отвел в сторону глаза. Складки на высоком лбу, как морщины, казалось, состарили его на десяток лет. Резким движением он поднял руки с широкими ладонями и, сжав до хруста большие цепкие пальцы, кинул вниз кулаки:
— Ладно. Теперь о самом главном. Лирику в сторону. Хитрости нам не хватает, изворотливости, маневренности — называйте как хотите. Вот и теряем самолеты. Обидно до слез. Хорошо еще, летчики почти все живы и машины получаем без задержки — «безлошадников» почти нет.
Немцы хитрят, ох как хитрят. Мы же все в лоб, по-честному, как говорили в старину, с открытым забралом. Даже солнце и облака как следует не используем. Давно бы пора опустить забрало и бить, сбивать не только самолеты, но и спесь, гонор, заставить бояться. Тогда не будут воевать по расписанию, разбрасываться вымпелами: «Вызываем на поединок».
И Дзюба стал посвящать корреспондента в тонкости способов воздушного боя, которые они с Чернышом и маленьким Ваней Леоновым — робким юношей и отчаянным летчиком — применяли в последнее время. Речь пошла о том, как удавалось перехитрить немецких летчиков в бою на вираже.
— Ну вот и все, — закончил Дзюба. — А если хотите писать о подвигах, расскажите лучше о нашем технике Бухарове: человек своими руками выбросил бомбу, угодившую с «юнкерса» на сиденье кабины моего самолета. Небольшую, правда, но «тепленькую». Или о летчике Каретине, его как раз после вчерашнего боя приняли в кандидаты партии. На самолете лейтенанта был разбит руль высоты. Сколько ни старался дотянуть до своего аэродрома — безуспешно. Он сел на поле возле Куриловки, обнаружил подбитый самолет с неповрежденными рулями, произвел замену. Вечером снова полетел в звене на задание...
Как бы продолжая этот разговор, Грисенко, которого корреспондент газеты с трудом разыскал на запасном аэродроме, сказал:
— О Дзюбе пишите побольше. Добрый истребитель, — применил он здесь украинское словцо. — Меткий стрелок, еще с Василькова, смекалистый, решительный летчик. Главное — умный. В бою настоящий шахматист, — улыбаясь, подчеркнул Грисенко, вспомнив, сколько раз он терпел поражение от Дзюбы на шахматной доске...
О 2-м истребительном полку шла добрая слава. В составе дивизии он воевал почти два месяца — срок сравнительно небольшой. След же оставил значительный. Еще долгое время командир и политический отдел дивизии ссылались на пример его летчиков, как людей беспокойных, ищущих, стремящихся найти и применить что-то новое в тактических приемах воздушного боя. При сопровождении бомбардировщиков и штурмовиков здесь начали применять деление истребителей на две группы: одну — непосредственного прикрытия, другую — для боя с вражескими истребителями; пробовали выделять специальную ударную группу для отражения налетов бомбардировщиков противника; вели разведку одиночными самолетами на большую глубину; настоящим ее мастером был лейтенант Лобок. Обязательным правилом стало при любых условиях проводить разбор полетов за день. Иногда разбор проводился сразу же после посадки самолетов, если вылет был поучителен. Не зря Грисенко так настойчиво требовал от каждого летчика записывать свои впечатления о бое: из крупиц, зернышек, мимолетных наблюдений составлялось то, что приносило потом успех в бою.
Чем напряженнее была боевая работа полка, тем большее внимание командования она привлекала. Подробности воздушных боев анализировались и быстро распространялись среди летного состава.
Кроме Дзюбы и Черныша, которых командир называл правофланговыми, в полку не менее сильными летчиками были Леонов и Лобок, Гарам и Алексенко, Шишко и Слободянюк. По-разному сложились их судьбы Иван Черныш вскоре погиб в бою над селом Радьковка у реки Оскол. Его последний бой видели окрестные жители: Черныш отбивался от трех «мессершмиттов», сбил двух, но они успели поджечь его самолет.
Петр Дзюба воевал на Волге и под Ейском, на Миусфронте, под Николаевом и Севастополем. В четырехстах вылетах успел сбить 33 самолета, из них 19 — лично, удостоился звания Героя Советского Союза. В сорок четвертом был тяжело ранен, но, победив смерть, продолжал служить в армии.
В одно время со своим однополчанином и другом Дзюбой стал Героем Советского Союза Иван Леонов.
Жизнь этого летчика можно сравнить с легендой. Ему трижды приходилось покидать горящую машину. В последний раз Леонов летел на Як-9д со своим неразлучным другом техником Федором Ломакиным (техник находился в багажнике, и у него не было парашюта); самолет внезапно подожгли вражеские истребители. Леонов остался в горящем самолете. Не мог он покинуть машину, в которой находился его друг.
Еще раньше над Волгой погиб и Николай Гарам. Тимофей Лобок — истребитель с тонким чутьем разведчика — продолжал громить врага. Александр Иванович Грисенко даже после того, как лишился ноги, не оставил своей трудной профессии и как-то приспособился к кабине нового самолета.
Далеко не всегда и не все вылеты в полках дивизии проходили гладко, без сучка и задоринки. Бывали и горькие неудачи, допускались серьезные ошибки. Порой они шли от малоопытности летчиков, от бедности их тактических приемов, а иногда и от излишней горячности, близко соседствующей с самонадеянностью.
В конце июня восьмерка «яков» 754-го истребительного полка, возвращаясь с боевого задания, встретила группу Ю-88, но упустила реальную возможность разгромить ее. Ведущий не принял единственно правильного решения — расчленить группу и уничтожить ее по частям. Истребители атаковали в одиночку и безрезультатно. А ведь летчики этого полка уже имели некоторый опыт: в предыдущих боях они сбили десять Ме-110.
В другой раз, 22 июня, неорганизованно действовала шестерка 248-го полка в бою с двенадцатью «мессершмиттами». Экипажи не придерживались компактного строя, как того требовала создавшаяся обстановка, а рассыпались по одному и превратились, по существу, в мишени для фашистских истребителей. Четырьмя самолетами заплатила группа за свою ошибку.
Однажды на аэродроме наблюдали такой случай. Звено Як-7 вело бой с двумя Ме-109ф, летчики возгласами одобряли инициативные действия ведущего. Казалось, вот-вот атаки истребителей завершатся успехом. Но вскоре дело обернулось по-иному. Ведущий, не разгадав уловки немецких летчиков, пошел за ними в облака. А через минуту пришлось раскаяться: немцы, успев набрать высоту, резко спикировали и внезапно атаковали звено. Так был сведен на нет близкий успех.
Находившиеся на аэродроме в тот момент начальник политического отдела дивизии старший батальонный комиссар Топоров и инструктор поарма батальонный комиссар Кириллец тут же разобрали вместе с летчиками ошибки этого боя. Они рассказали также о поучительном опыте ВВС Юго-Западного фронта и 8-й воздушной армии, о боях, проведенных 9 марта и 13 мая 1942 г. 296-м истребительным авиационным полком, наглядно подчеркивавших недостатки, допущенные сегодня звеном истребителей. Кроме того, начальник политотдела обещал направить на аэродром ведущего группы Бориса Еремина, чтобы он сам рассказал о своем бое 9 марта 1942 г.
Как же проходил этот вылет?
Семерка истребителей в составе командира эскадрильи капитана Еремина, штурмана полка капитана Запрягаева, командиров звеньев лейтенантов Мартынова, Седова и Скотного, пилотов лейтенанта Соломатина и старшего сержанта Короля поднялась с аэродрома на Як-1 после полудня и направилась в район Шебелинка—Кисели—Беликов с задачей прикрывать войска на поле боя. Звено во главе с командиром шло впереди «клином», справа и слева пеленгом летели две пары — одна ниже, другая повыше — с задачей вести наблюдение и прикрывать ведущих. Замысел был прост: в случае появления превосходящих сил немецких истребителей группа сразу перестроится, станет в вираж и начнет бой в выгодных для себя условиях, потому что у «яков» радиус виража меньший, чем у «мессершмиттов».
— Держаться парами, — настрого приказал ведущий. — Не отрываться. Первым ударом расчленить боевой порядок противника, рассеять «мессеров», пробиться к бомбардировщикам.
Группа вскоре обнаружила противника. Лейтенант Мартынов первым заметил в районе Кисели немецких истребителей и слева от них «юнкерсов». Со своим ведомым старшим сержантом Королем он вышел в голову группы, просигналил: «Вижу противника» — и, указав направление, развернулся наперерез немецким самолетам.
«Юнкерсов» было шесть, над ними шли десять Ме-109 и неподалеку еще семь. Такого прикрытия почти никому из летчиков не привелось еще встречать, и это особенно насторожило их.
Чтобы пробиться к «юнкерсам», которые уже становились на боевой курс, Еремин, следуя за парой Мартынова, повел в атаку на «мессершмиттов» всю группу. Еремин и Соломатин с пикирования сбили два Ме-109. Тем временем Седов и Король врезались в строй Ю-87, пулеметно-пушечным огнем сразили одного, заставив рассыпаться в разные стороны остальных. Лейтенант Скотный атаковал и поджег второго «юнкерса». Ни один бомбардировщик не успел открыть огонь. Разбрасывая куда попало бомбы, они на полной скорости стали уходить. В этот момент на истребителей сверху пошла в атаку пятерка Ме-109.
Бой разгорелся с новой силой. Мартынов, Скотный и Король сбили трех фашистов. Немцам в свою очередь удалось поджечь самолет Скотного — он стал планировать на посадку; лейтенант Седов прикрыл своего товарища.
Капитан Еремин собрал группу для нового удара по «мессершмиттам», но враг не пытался уже больше атаковать, и командир дал сигнал выходить из боя. Решение ведущего оказалось своевременным: заканчивалось горючее.
Этот бой поучителен тем, что он доказал преимущество борьбы на вертикалях и горизонталях парами, благодаря чему удавалось выбивать «мессершмиттов» из-под хвоста своих самолетов и избегать лишних потерь. Обе стороны применяли выход из атаки боевым разворотом. Летчики четко выполняли команды ведущего, держались компактно, заставив противника вести бой поодиночке. Неоценимой оказалась внезапность первого удара, она деморализовала врага.
Дивизия рождалась и крепла в огне боев. За месяц с лишним самолеты ЛаГГ-3 и «яки» две тысячи раз поднимались с полевых аэродромов, сбив и повредив только в Харьковском сражении 150 вражеских самолетов.
Где же полки, начинавшие свою боевую жизнь под Киевом и Ростовом, как сложилась судьба уже знакомых летчиков 43-го: «художникам пилотирования Василия Шишкина, непревзойденного воздушного снайпера Чичико Бенделиани, Леонида Борисова, Николая Котлова, Ивана Кобылецкого, Евгения Мельникова?
Куда забросила война 512-й полк, его командира героя боев в Испании Николая Семеновича Герасимова и комиссара Ивана Мироновича Мамыкина, Василия Сироштана, Ивана Моторного, Валентина Макарова?
А они тоже сражались вблизи Харькова.
Из событий войны многое запомнилось, немало и забылось. А вот это особенно ярко сохранилось в памяти. Четверка — Бенделиани, Костин, Кобылецкий и Бугаев — взлетела «по-зрячему» в момент, когда «юнкерсы» проходили в стороне от Прудков, направляясь к линии фронта. Немцы шли журавлиным строем. Охраняла их шестерка «мессершмиттов».
По команде Бенделиани истребители ворвались в строй, изломали его ровные линии. Один «лаптежник» упал горящим на нашу территорию.
Фашисты остервенели и кинулись на истребителей. Один из них попытался зайти в хвост самолета Бенделиани, но попал под огонь пулеметов Бугаева и Костина. Напряжение воздушного боя нарастало, а боеприпасы заканчивались. В самый критический момент на помощь четверке пришло звено из эскадрильи Шишкина.
Командующий 21-й армией поблагодарил истребителей за хорошую работу.
Еще зимою, февральским утром, к Василию Шишкину пришла большая радость. Его разбудил ординарец Коля Погосян. С трудом удалось разобрать его слова:
— Ты... Вы... Герой!
Это бессвязное сообщение было незамедлительно подтверждено из штаба армии.
Поздравляли все и весь день. Начал батальонный комиссар Петров, а заканчивал Леня Савичев, первый баянист полка и не последний пилот. Наверное, так еще никогда не извивались в его руках мехи баяна и не разливались трели «Заздравной», как в тот вечер: «Еще бы — первый Герой Советского Союза в полку, к тому же в нашей эскадрилье». Юбиляр был на седьмом небе. Много трудных боев вспомнилось ему в тот день: Боярка, Обухов, Горностайполь, Дымер, Остер, Семиполки, Бровары.
Вспомнился в мельчайших деталях и разговор на КП с генералом Астаховым и мост у Окуниново.
А еще... Неподалеку от Харькова группу СУ-2, которую вел майор Игнатенко, атаковали десять «мессершмиттов». Им удалось расчленить штурмовиков. Эскадрилья бросилась на выручку, прикрыла их и повела на свой аэродром. Шишкин неотступно следовал за командиром, отбивая все атаки двух вражеских самолетов. А когда приземлились, Игнатенко крепко пожал ему руку и, доставая из кабины фуражку, растроганно сказал:
— Это моей жены Кати, тоже летчицы. Самое для меня дорогое. Возьми...
Немало событий произошло в боевой жизни и Ивана Кобылецкого. «Я стал злей, и рука отяжелела»,—часто слышали от лещика его друзья Бенделиани и Бугаев. Круглое его лицо сейчас как-то заострилось, а в темные глаза порой страшно было взглянуть. В феврале под Белгородом осколок зенитного снаряда пробил фонарь кабины и сильно поранил летчика. От цели самолет уходил с трудом, словно спотыкаясь, но оставался в строю группы, которую вел командир эскадрильи Мельников. Посадка оказалась сложной. Пришлось приземляться на фюзеляж, а с самолета — прямо в госпиталь. Здесь он пролежал только неделю и снова в бой.
В районе Салтова к счету Ивана Кобылецкого прибавился еще один сбитый фашист. На гимнастерке, давно потерявшей свой первоначальный цвет от обильного пота, ветра, солнца и дождя, засиял орден Ленина.
Высокими правительственными наградами были отмечены боевые дела и Чичико Кайсаровича Бенделиани, и Евгения Петровича Мельникова, и Андрея Васильевича Шишко, получивших орден Ленина, и Петра Петровича Дзюбы, и Тимофея Георгиевича Бугаева, удостоившихся ордена Красного Знамени.
На харьковском аэродроме в мае 1942 г. сосредоточилось много немецких бомбардировщиков. И вот приказ 512-му полку: штурмовать. Летели всем полком, вел Герасимов.
Места вокруг Харькова всем хорошо знакомы. Ярче обычного выделяется освещенный солнцем весенний наряд пригородных рощ и поселков. Словно зеркальца, блестят речушки и пруды. Диким и неправдоподобным кажется, что в этих милых сердцу местах находится враг.
Как хорошо, что мерно гудит мотор и ощущаешь будто живую, теплую ручку управления, чувствуешь под пальцами гашетки, которые можно нажать в любую секунду, чтобы огонь ворвался в длинную серую ленту, вытянувшуюся по шоссе, или в эти аккуратно расставленные на аэродроме «дорнье» и «юнкерсы».
Герасимов выбирает своей целью здание возле ангаров — туда со всех сторон протоптаны дорожки.
Вслед за ним обрабатывают цель Иванов и Семенюк. Со своей эскадрильей дважды атакует стоянки самолетов Сироштан. Трудно определить, кто именно поджег вот тот крайний бомбардировщик. Это не так важно, главное, чтобы сгорел. Второй костер уже дело рук ведущего: «юнкерс» взрывается сразу после трассы с самолета Сироштана. Другую стоянку штурмуют Макаров, с ним Дубенок. Они связывают боем двух поднявшихся истребителей.
Много еще можно рассказывать о славных делах летчиков этого полка: о таране Василия Сироштана, о сбитых им вместе с Макаровым двух «юнкерсах» над Савинцами, «мессершмитта» над Германовкой и Хе-111 над Грушевкой; об успешной «охоте» Моторного над Барвенково и Балашовом; о вылете Макарова — на бреющем полете он обнаружил крупный штаб противника, уничтоженный потом ударом штурмовиков; о самом трудном бое Иванова, приведшего на аэродром машину с пятьюдесятью пробоинами...
Так дай же мне клятву, товарищ,
Что больше ни шагу назад,
Чтоб больше не шли вслед за нами
Безмолвные тени солдат.
Чтоб там, где мы стали сегодня, —
Пригорки да мелкий лесок,
Куриный ручей в пол-аршина,
Прибрежный отлогий песок,
Чтоб этот досель неизвестный
Кусок нас родившей земли
Стал местом последним, докуда
Последние немцы дошли.
К. Симонов
17 июля 1942 г. в донских и приволжских степях началась битва, которая заняла выдающееся место в истории борьбы с германским фашизмом. Тяжкая и кровавая, потребовавшая неисчислимых жертв от советского народа, она вместе с тем приблизила час разгрома немецко-фашистских войск и полной победы над врагом.
Сражение продолжалось почти двести дней. На отдельных этапах в нем участвовало с обеих сторон свыше двух миллионов человек, две тысячи танков, более 2300 самолетов.
Начиная с посадки на полевом аэродроме в первые дни июля и кончая последним вылетом в лютый февральский мороз летчики дивизии делили со своими друзьями по оружию неимоверные тяготы боев. Сражались в первое время в условиях подавляющего численного трех-, четырехкратного превосходства вражеской авиации: 8-я воздушная армия, в которую входила дивизия, противостояла отборным истребительным и бомбардировочным эскадрам основных сил 4-го воздушного флота и 8-го авиационного корпуса немцев.
Военком 512-го полка батальонный комиссар Мамыкин собрал весь летный состав, чтобы разъяснить обстановку на фронте. Он выглядел озабоченным и взволнованным. Сосредоточенны и строги были лица летчиков. Они уже знали о приказе № 227. Ни шагу назад — таков его смысл, «отстаивать до последнего каждый клочок советской земли».
— Над Родиной нависла смертельная опасность, — говорил Мамыкин. — Положение на фронте крайне напряженное, обстановка грозная. Гитлеровцы рвутся на восток, к Дону. Тяжелые бои идут у Калача. Войска противника вышли здесь на фланги шестьдесят второй армии.
Он бросил взгляд на планшет и резким движением смахнул с него капли пота, упавшие с висков. Зной становился нестерпимым.
Комиссар оглянулся вокруг, провел рукой по лбу, как бы расправляя морщины, и продолжал:
— Дивизия, в которую мы прибыли на замену второго истребительного полка[2], воюет на этом фронте с пятнадцатого июля вместе с двести двадцать восьмой штурмовой дивизией. Полкам — их сейчас только два — девятьсот двадцать девятому и двести девяносто шестому приходится очень трудно. В боях они понесли большие потери. Летчики прикрывают переправы через Дон и войска в районе Песковатки, Калача, Илларионовской.
Девятьсот двадцать девятым командует Герой Советского Союза Фаткулин, комиссаром там тоже Герой — Васильев Борис, все летчики орденоносцы. Двести девяносто шестой считают ветераном дивизии — воюет в ее составе с мая. Двадцать шестого июля находился над переправами с утра до сумерек. Так было и в последующие дни.
Завтра нам лететь в тот же район. И, с трудом сдерживая волнение, произнес так, что горло перехватило:
— Волга-то родная рядом. Держаться надо. Гореть, но держаться.
Поднялся командир эскадрильи Василий Сироштан, негромко сказал за всех, что выполнят приказ, и попросил дать ему рекомендацию для вступления в члены партии.
Последние дни июля, особенно 26-е, о котором говорил комиссар 512-го истребительного полка Мамыкин, были отмечены в штабе дивизии, как самые напряженные в ее пока еще короткой истории. По приказу командующего 8-й воздушной армией полки вылетали к месту ожесточенных боев 62, 1 и 4-й танковых армий, контратакующих противника в районе Верхне-Бузиновки.
Хмурое раннее утро 26 июля началось сплошным дождем. Только к 9 часам распогодилось. Иссушенная земля быстро впитала в себя потоки воды, успела просохнуть под палящим солнцем. Началась боевая работа. В оперативной сводке штаба она освещена так:
«1. После 10.50 до наступления темноты прикрывали переправу через реку Дон у Калача. Сбито в воздушных боях шесть Ме-109, один «фокке-вульф», один Ю-87, один Ю-88, три Ме-110. Всего — 12 самолетов противника.
Потери: в результате воздушного боя не возвратились с задания четыре самолета, из них три Як-1 и один Як-7.
296-й иап провел пять групповых воздушных боев. Во время одного из них лейтенант Рябов[3], израсходовав боекомплект, протаранил снизу Ме-110, который разбился. Самолет Рябова совершил посадку с отбитой консолью. Лейтенант Соломатин[4] сбил два Ме-109, старший лейтенант Мартынов[5] поджег один Ме-109».
Оперативная сводка подписана начальником штаба дивизии полковником Семеновым, военкомом штаба батальонным комиссаром Никулиным, начальником оперативно-разведывательного отделения майором Долиевским.
Мало чем отличался от 26 июля следующий день.
Непрерывные взлеты и посадки. Знакомые изгибы Дона. Селенья, разбросанные по степи. Стаи черных точек в бирюзовом летнем небе. Рев моторов. Нестерпимая жара, запах гари... Как дурной тяжкий сон. Не чувствуется ни жажды, ни соленого, ни приторно-сладкого вкуса во рту, ни лямок парашюта, прилипших к гимнастерке. Только позже, когда колеса коснутся земли, поймешь, как хочется пить, подставить лицо ветру, окатить себя водой.
На рассвете 27 июля восемь «яков» 296-го полка, прикрывая танкистов западнее Калача, атаковали восемнадцать Ю-88 и сбили одного. Загорелся и упал в районе Остров-Володинский самолет капитана Запрягаева. Старший лейтенант Мартынов в воздушном бою с «мессершмиттом», использовав преимущество в высоте, вогнал в землю своего противника. То же сделал в полдень капитан Еремин. После полудня шестерка Як-1 прикрывала войска в районе Калача. Встретив тринадцать «юнкерсов», летчики заставили их неприцельно сбросить бомбы.
Тяжелый бой с «юнкерсами» вела группа 929-го полка, вылетевшая на перехват вражеских самолетов. Не вернулся Герой Советского Союза майор Фаткулин, смелый и мужественный летчик. Комиссар полка Васильев с ведомым сержантом Текиным врезались в гущу бомбардировщиков, не допустили их к переправе, заставив беспорядочно сбросить бомбы вдалеке от нее. В течение нескольких минут комиссар дрался один против трех немцев.
Во второй половике дня в районе Калача истребители снова отражали налет бомбардировщиков. Потом полк под командованием батальонного комиссара Бориса Михайловича Васильева перебазировался, в короткий срок отремонтировал самолеты и снова вступил в бой. На ремонте тогда отличились техник Дымов, механики Лещенко и Беспалов, оружейник Кузнецов.
Только пять дней имел в своем распоряжении 512-й полк, чтобы перейти с самолетов ЛаГГ-3 на Як-1. Командир эскадрильи Моторный взлетел первым, освоив машину, что называется, с ходу. Потом он вывез Семенюка, Сироштана и Макарова, не преминув при этом напомнить «историю» небезызвестного вылета в Конотопе. Теперь никому и в голову не приходило пробовать силы инструктора — к тому же по технике пилотирования друзья давно сравнялись. Як-1 сразу всем понравился. Это была легкая, послушная в управлении, маневренная машина.
30 июля подполковник Герасимов докладывал генералу Борману о прибытии полка с одиннадцатью самолетами. Остальные еще находились на городском аэродроме. В тот же день командир получил боевое распоряжение на вылет.
...Прорвавшаяся верхне-бузиновская группировка противника упорно сопротивляется, читал за два часа до вылета приказ по полку начальник штаба майор Захаров. ВВС противника 14—16 самолетами-бомбардировщиками с 4—7 истребителями бомбит станции на перегоне, переправы через Дон и войска на поле боя... 220-я дивизия прикрывает 206-ю шад, содействуя 1-й и 4-й танковым армиям. (Танкисты при поддержке 8-й воздушной армии нанесли контрудар по вражеской группировке в районе Верхне-Бузиновки, где она вела бои с дивизиями 62-й армии.)
512-му в составе восьми «яков» прикрыть действия 206-й шад. Первый удар—7.45, второй—11.15, третий—14.40, четвертый—18.25.
Потом Герасимов, а вслед за ним Мамыкин разъяснили личному составу, что Военный совет фронта придает очень большое значение успешному завершению боев в районе Верхне-Бузиновки и требует от каждого летчика, а также техника и моториста, участвующих в подготовке вылетов, большого напряжения всех сил.
События сменялись быстро. Из них и составлялась фронтовая жизнь на аэродроме. В сводке Совинформбюро она укладывалась иногда в две—три строки, а чаще о ней знали только те, кто жил этой тревожной, подчас короткой, как шаг, жизнью.
Старший лейтенант Валентин Макаров повел первую группу «яков». В воздушном бою было сбито два Ме-109ф, подбит один. Лейтенант Иванов совершил вынужденную посадку в пяти километрах севернее Калача. Отражая атаки «мессершмиттов» на группу штурмовиков, старший лейтенант Семенюк в паре с младшим лейтенантом Королевым сбили Ме-109ф. Батальонный комиссар Мамыкин и старший лейтенант Макаров, сопровождая группы бомбардировщиков 270-й бад, не подпустили к ним вражеских истребителей, сбив двоих. Командир этой дивизии позвонил подполковнику Герасимову и попросил передать летчикам сердечное спасибо. Герасимов выразил благодарность также механикам, и особенно Крылову, Трояку и Дмитриеву за то, что «работали», как он сказал, «по-большевистски».
Трудное испытание выпало 1 августа на долю командира эскадрильи Василия Сироштана. Уже заходило солнце, когда он дал команду группе развернуться и следовать за штурмовиками на свой аэродром, а сам отошел в сторону, чтобы наблюдать за ее маневром, как вдруг скорей почувствовал, чем заметил, вблизи чужой самолет. Первое, что Сироштан сделал, почти инстинктивно, — и это, наверное, спасло его от гибели — скользнул вправо. Трасса прошла у самой кромки левой плоскости. Начался поединок. Свои самолеты ушли далеко и казались уже черточками на далеких облаках.
После неудавшейся атаки немецкий истребитель стал набирать высоту, чтобы оттуда внезапно кинуться на «яка». Сироштан мгновенно разгадал этот маневр и не отрывался от противника. Самолеты закружились в бешеных виражах.
Внезапно «мессершмитт» сорвался в штопор. «Вот счастье», — обрадовался Сироштан. Но нет. Немец успел вывести самолет и, резко спикировав, бросился в сторону, потом вверх. В ту же секунду, не помня себя от ярости, Сироштан устремился на «мессершмитта». Огонь и удар последовали почти одновременно. Какая-то невероятная сила вышвырнула летчика из кабины, смяла, завертела в воздухе, но он все-таки сумел дернуть кольцо парашюта.
В полк Сироштан возвратился поздно вечером. Пришел в землянку командира и глухим голосом стал докладывать. Герасимов усадил его рядом, внимательно выслушал, стараясь отвлечь летчика от невеселых мыслей и успокоить, сам стал рассказывать о сегодняшних событиях.
На свой «КПН», как назвали копну, которая служила местом отдыха и командным пунктом эскадрильи, капитан попал лишь в полночь.
Моторный, Макаров, Семенюк и еще несколько летчиков спали беспокойным сном, то и дело натягивая на себя сползающие регланы. Сироштан прилег с краю, закрыл глаза, и снова перед ним возникли все события вечера в мельчайших подробностях. Сон не шел. «Придется всю ночь крутить «бочку», — с досадой подумал он. — Луна, что ли, виновата?»
Грустные мысли, обгоняя друг друга, теснились в голове. Враг у Дона. Где только взялось столько этих черных и желтых самолетов. «Юнкерсы» прут тучей, сыпят бомбами, как хлопьями. «Мессеров» тоже хватает. Превосходство и господство. Умные слова. Но почему? И летчиков у них — до черта.
...Еще мало мы сделали, чтобы остановить немцев. А как сделать? Бой идет не на жизнь, а на смерть. Внизу, случается, бросают пилотки вверх, увидев дымный черный хвост у фашиста, хотя полчаса назад крыли почем зря «ястребков», которые запоздали встретить «лаптежников». Откуда им знать, что днем из семи не вернулись два, а эта четверка поднялась не то в пятый, не то в шестой раз. Многого нам еще не хватает, и главное — умения и расчета, все злостью берем. Надо на ходу учиться-переучиваться, самим по-другому драться и молодых учить — на крыло ставить. И самолетов бы побольше, особенно тех, о которых так горячо говорил начальник политотдела дивизии при вручении боевых машин: «Это слиток жгучей ненависти, слез, пота и крови нашего народа, сгусток любви Родины».
Будет гитлеровцам тошно, огнем станет небо...
На заре радостными восклицаниями Сироштана подняли Моторный и Семенюк.
— Вася, жив-здоров! Рассказывай.
Он показал на себя — целенький, невредимый, а самолет — развел руками.
Проснулись остальные летчики. Но назойливо загудел телефон: командира требован! в штаб.
— Собирайтесь-ка лучше на завтрак, — распорядился командир, — предвидится задание.
Сироштан вышел из-за копны, и его сразу ослепил яркий свет. Он потянулся так, что все хрустнуло, и оглянулся вокруг.
Новый день вступал в свои права.
— Разрешите доложить, — раздался рядом голос. — Старшина Лебедев прибыл в ваше распоряжение.
Сироштан уже знал Лебедева. Его большую энергию, исполнительность, старательность успел приметить командир полка. И вот его направили на стажировку адъютантом эскадрильи к Сироштану.
— Знакомиться с работой придется на ходу. А сейчас, если успели позавтракать, нужно поспешить к машинам, узнать у Азина, все ли готовы к вылету, одним словом, трудиться вместе с техником. Займитесь также записями в летных книжках, — сказать откровенно, в каждой из них «белых» мест хоть отбавляй. И парашютами — вы, кажется, специалист по этому делу. Меня найдете возле КП — через час командир полка будет ставить задачу, — закончил Сироштан.
Он поспешил к Мамыкину. Хотелось поделиться с комиссаром всем продуманным в эту бессонную ночь.
Эскадрилья Моторного перебазировалась на новый аэродром позднее остальных. Но по числу вылетов быстро догнала другие подразделения. Ее командир был слишком нетерпеливым, чтобы ждать, пока ракеты возвестят о вылете на задания. На правах дружбы с Герасимовым он звонил на КП, обижаясь на то, что его задерживают, но неизменно слышал ответ:
— Твою молодежь не на всякое задание можно посылать, ей надо обвыкнуть. Сейчас поведут Сироштан, Макаров и Мамыкин.
Такой ответ не удовлетворял комэска, и ровным счетом через десять-пятнадцать минут на КП снова раздавался звонок: «Когда лететь?»
Между тем скоро звонки оказались излишними. Не успевали истребители приземлиться, а летчики жадно выпить кружку воды, как командира требовали к Герасимову для получения нового задания «по готовности материальной части». Сроки же готовности были сжаты до предела.
Немецко-фашистские войска усиливали нажим. Обстановка на подступах к городу все более усложнялась. Вражеская группировка прорвалась в район Котельниковского. Советские части вели напряженные бои. При поддержке почти всей 8-й воздушной армии контрудар наносила 64-я армия. В то же время 62-я армия отходила на левый берег Дона к Вертячему. Нужно было прикрывать пехоту, она сражалась в очень тяжелых условиях.
Возросли потери истребителей. Значительный урон приносили бомбежки аэродрома, которые предпринимала вражеская авиация. Один такой налет запомнился надолго. Из огромного облака внезапно высыпали один за другим два десятка «юнкерсов» и начали сбрасывать свой груз. Никто, за исключением Дубенка, не успел взлететь. Первой жертвой бомбежки оказалась оружейница Таня Гладышева. Она раздавала механикам фрукты и не успела укрыться в окопе. На стоянках сразу возникли пожары. Их тушили с большим трудом. Казалось, после бомбежки вряд ли какой самолет сумеет взлететь: покореженные баки, лопнувшая резина, побитые фюзеляжи и хвостовое оперение.
Герасимов очень расстроился и доложил в дивизию: «Плохо».
— Что будем делать, товарищи мастера-слесаря? — так называл он механиков и техников. — Хотя бы шестерку дать на завтра, задача-то какая.
Инженер полка Пехов не спешил с ответом. Он, казалось, что-то подсчитывал, даже губами шевелил. Потом многозначительно улыбнулся: «Полдня и ночь впереди».
Первым делом инженер вызвал на аэродром весь состав Парма. Люди там работали сведущие, подлинные умельцы. Чего стоил один Савченко, по спискам сварщик, а в действительности — и слесарь, и токарь, и механик.
У стоянки вскоре появилась машина, до краев наполненная запасными частями, инструментами, материалами для ремонта — вплоть до кусков перкаля.
Александр Тимофеевич Пехов, обычно суетливый, сегодня олицетворял само спокойствие и хладнокровие. Вот когда ему пригодились опыт, сметка, тонкий расчет слесаря-авторемонтника и не меньший опыт авиационного инженера. Под стать «главному» подобрались его помощники — техники, механики и оружейники. Это — Рассоха, Трояк, Кузубов, Белов, Жих, Авраменко, Никифоров, Кораблев, Дегтев, Дмитриев. Кого ни взять — специалист первой руки. Все принялись за дело. До самого утра рядом с механиками работал комиссар полка Мамыкин. Ни слова не было сказано о том, как важно сейчас оживить машины. Янатьеву, парторгу полка и технику звена, пришлось несколько раз отрываться, чтобы взять из рук механиков захватанный и промасленный клочок бумаги с вкривь и вкось написанными строками: «Заявление от военнослужащего Рассохи — техника самолета. Прошу принять меня в ряды родной партии, буду стараться оправдать доверие». «Заявление от И. Авраменко. Хочу быть коммунистом». От Кораблева. От Капитонова...
В штабе дивизии ни инженер Чернов, ни начальник штаба Семенов сразу не поверили телефонному звонку Герасимова: «К вылету готово девять истребителей». С опаской пошли докладывать новому командиру дивизии подполковнику Утину[6].
— Поедем в полк, собирайтесь, товарищ Чернов, — коротко сказал Утин. — Хотя я и привык доверять людям, но то, о чем вы сейчас говорили, не совсем правдоподобно. Посмотрим на месте.
Доклад, конечно, оказался верным и точным. В этом командир дивизии убедился после того, как были запущены моторы каждого из девяти «яков». Правда, на машинах остались видны следы ран — перкалевые пластыри, которые не мог скрыть эмалит.
— Что ж, и самолеты заслужили нашивок не только красных, но и золотистых[7], — сказал Утин после осмотра, обнимая и целуя старшего инженера полка капитана Пехова. — Спасибо всем специалистам.
А потом обернулся к Герасимову:
— Давайте, Николай Семенович, летчикам задания. Только учтите, будет непростительно, если из-за плохой маскировки еще раз повторится такая катавасия.
В дивизии и в полку сделали для себя выводы из этого случая. Редко теперь полки задерживались на одном аэродроме.
Недалеко от 512-го полка базировался 43-й истребительный полк, которым командовал подполковник Никита Тимофеевич Сюсюкалов. Капитан Чичико Бенделиани теперь стал штурманом эскадрильи. Первой эскадрильей командует Евгений Мельников, второй, как и раньше, Герой Советского Союза Василий Шишкин. Водят в бой группы Иван Кобылецкий, Леонид Борисов, Тимофей Бугаев и Яков Мамка. В полк пришло немало молодежи. Боевое крещение для одних стало последним вылетом, большинство же накрепко встало в строй. О дерзком и отчаянном в бою сержанте комсомольце Иване Ищенко вскоре узнали во всей дивизии. Таким же был и его друг Геннадий Шерстнев. Оба считали себя учениками Михаила Бубнова, они сумели многое перенять у этого искусного летчика, мастера воздушного боя.
Чаще всего полк вылетал на задания в район Иловли. Здесь перехватывали немецких бомбардировщиков. Потом сопровождали штурмовиков 228-й дивизии в район Клетской.
Немало славных дел совершили летчики дивизии и на этом участке фронта.
Сержант Ищенко мог не раздумывая в момент опасности заслонить собой товарища. Так случилось во время вылета четверки старшего лейтенанта Борисова. Прикрывая выгрузку танковой бригады, она выдержала неравный бой с группой «мессершмиттов». Летчики действовали по правилу «каждый за всех, все за одного». На Борисова навалились два немецких истребителя. Ищенко мгновенно приблизился к нему и помог отбить атаку, но сам попал под огненный шквал. Самолет с поврежденным управлением стал терять высоту. Сержант прилагал все усилия, чтобы спасти машину. В это время невдалеке от него мелькнул «мессершмитт», выходивший из пике. Ищенко нажал на гашетку, и теперь уже два обреченных самолета закружились в воздухе, столкнулись один с другим и загорелись. Каким-то чудом Ищенко удалось выпрыгнуть и на малой высоте открыть парашют.
Обгоревшие пальцы долго напоминали сержанту об этом бое.
Лейтенанту Бугаеву пришлось выдержать не менее трудное испытание. Ранним утром пост ВНОС сообщил о появлении над Иловлей двух девяток Ю-88. По приказу Сюсюкалова с ведущим взлетели Афимченко, Мамка и Костин. Пошли наперерез «юнкерсам». Атаковали их сверху, потом снизу. Мамка поджег одного, Бугаев сбил двух (они подорвались на своих бомбах), но на третьей атаке попал под огонь врага. Тотчас брызнули струи: масло и вода обливали фонарь кабины. Бугаев все же успел дать длинную очередь. Оба подбитых самолета были вынуждены садиться. Они приземлились в степи почти рядом. Это произошло в тылу советских войск. Бугаев первый выскочил из кабины и, освободившись на ходу от парашюта, бросился к «юнкерсу». Ему удалось захватить в плен одного из членов экипажа, остальных поймали местные колхозники Бугаев возвратился в часть на второй день. Орден Красного Знамени был наградой летчику за совершенный подвиг.
Смысл каждого своего вылета здесь, у Волги, истребители видели в том, чтобы любой ценой преградить путь вражрской авиации. И, не жалея себя, сражались до конца. Каждый помнил строки письма тех, кто напрягал все силы, чтобы дать фронту больше самолетов.
«...Бешеный натиск гитлеровцев должен разбиться о стойкость и смелость советских людей, — писали авиастроители. — Отступать некуда. Позади богатые хлебом поля, нефть — кровь для ваших моторов, заводы и фабрики, которые мы строили, подчас отказывая себе в последнем. Позади советские люди — отцы, жены, сестры, маленькие дети. Отступить — значит отдать все это на разграбление, на растерзание, на потеху врагу. Требуйте от тыла все, все, что нужно вам для разгрома врага. Мы выполним любое ваше требование, дадим все, что в наших силах и что трижды превыше наших сил. От вас мы требуем одного: стойкости, стойкости и еще раз стойкости. Вы слышите этот наказ, советские воины!»\
Вражеские самолеты обычно появлялись большими группами там, где начиналось наступление фашистских войск и прорывались танки с мотопехотой.
«Дайте истребителей», — требовали штурмовые и бомбардировочные полки. «Дайте истребителей», — просили наземные войска то из района Трехостровской, то из Плодовитого. «Юнкерсы» почти всегда шли волнами по 30—40 в группе. В середине августа, случалось, все истребители 43-го и 512-го полков (самолетов оставалось немного) переходили в подчинение батальонного комиссара Героя Советского Союза Васильева, и этот опытнейший летчик вел их в район боев. То были тяжелые маршруты. Много лет спустя о них писалось: «Самоотверженную борьбу войск, оборонявших переправы через Дон, поддерживали летчики 8-й воздушной армии и дальней авиации».
Немало таких маршрутов выпало на долю капитана Шишкина. Один из них пришелся как раз на то время, когда войска противника предпринимали ожесточенные атаки в районе Абганерово—Плодовитое с целью пробиться к городу с юга.
По звонку из штаба дивизии на рассвете Шишкин повел шестерку. С группой из пятнадцати Ю-87 истребители встретились на пересекающихся курсах вблизи расположения войск 64-й армии. У ведущего мгновенно созрел план действий. Вместе с Бенделиани и ведомыми он направился к впереди идущей девятке, а остальных приказал атаковать Борисову и сержанту Смирнову.
Внезапным одновременным ударом, используя высоту и свое выгодное положение со стороны солнца, истребители разбили строй бомбардировщиков. Разрозненный огонь стрелков с «юнкерсов» не мог помешать атаке. Длинной очередью с ближнего расстояния Борисов и Смирнов подожгли одну машину и с набором высоты развернулись, чтобы зайти в хвост пятерки.
Теперь их ожидал шквальный огонь с «юнкерсов». Но снова трассы «яков» протянулись к черным фюзеляжам бомбардировщиков, и один из них, окутываясь дымом, отвесно пошел вниз. Четверка Шишкина заходила снизу. Прикрываясь стабилизатором от огня Ю-87, Шишкин прицелился в самолет, на фюзеляже которого белым пятном выделялась не то голова змеи, не то волка с прижатыми ушами, и сбил его.
Как бы в ответ на это все «юнкерсы» куда попало сбросили бомбы и кинулись в облака. В этот момент к району боя подходила восьмерка «мессершмиттов». Первой атакой ей удалось подбить самолет Смирнова. Пятерка Шишкина ответила атаками, но горючее было на исходе, и ведущий приказал выходить из боя.
Обстановка на подступах к городу все более осложнялась. Противник, собрав танковую группу, поддержанную авиацией, возобновил наступление.
Тяжелые бои вела наша 4-я танковая армия, сдерживая гитлеровцев, стремившихся к переправам через Дон. Сюда на сопровождение 228-й штурмовой дивизии вылетел 43-й полк. Его повел Сюсюкалов. Наверное, даже год назад под Киевом, когда командир поднял последнюю девятку И-16 для сопровождения СБ, не пришлось летчикам столько испытать, как теперь. Они не щадили себя. В тот день записей «не вернулся» было больше, чем когда бы то ни было. Погиб и Никита Тимофеевич Сюсюкалов. Его заменил командир первой эскадрильи Мельников.
...Бой пары истребителей с двумя «мессершмиттами», казалось, подходил к концу, когда противник получил подкрепление. Неотвратимо приближалась развязка. Немецкие летчики, теперь их уже было шесть, сбив Бережного, навалились на ведущего. Хладнокровно они заходили парой, давали короткие очереди, потом отворачивали, уступая место другой паре. Могло показаться, что фашисты соревнуются между собой, прилаживаясь поудобней, чтобы расстрелять в упор летчика, когда надоест эта игра.
Кобылецкий дрался с ожесточением. Машина, послушная руке пилота, совершала свой бешеный бег. Она словно чувствовала его напряженную мысль и волю. Кажется, не было приемов, которых бы не применил летчик, и все же вражеские самолеты оказывались рядом, неотступно следовали за ним, как привязанные.
Кобылецкий отбивался. Но вот на прикосновение пальцев к гашетке оружие не ответило глухими ударами. Из-под капота мотора вдруг вырвалось пламя, лизнуло фонарь, потом оранжевые языки запрыгали на плоскостях. Жара в кабине становилась нестерпимой. Еще раз оглянувшись и увидев неподалеку знакомый изгиб реки с разбросанными близ нее строениями, летчик резко откинул фонарь кабины, всем туловищем перевалился за борт и дернул кольцо парашюта. В те секунды хорошо запомнилась половина белого купола над головой и зеленая пелена внизу. Острую боль он почувствовал лишь придя в сознание, уже под взглядом бойцов в шлемах, поднимавших его с пахоты. Один из танкистов, прочитав в глазах летчика вопрос, шепнул: «Парашют поздно раскрылся».
Началось то, что много дней спустя назвали борьбой со смертью. В переполненном госпитале за летчика взялся сам профессор, и не только потому, что случай был из ряда вон выходящий, а скорей всего взволновал рассказ медсестры из танковой бригады о бое летчика Кобылецкого в воздухе. Наверное, поэтому и попросилась за ним ухаживать дочь профессора, работавшая в госпитале медсестрой.
Немецкие бомбардировщики налетали на город часто и разрушали его методически, улицу за улицей. Горели здания, обугливались деревья и телеграфные столбы, растекался асфальт тротуаров.
Раненых спешно эвакуировали. Их укладывали в полуторки и отправляли к пристани. Очередная волна налета застала Кобылецкого в кузове машины на дороге к Волге: едва миновали виадук, послышался нарастающий гул бомбардировщиков. Как он завидовал сейчас лежавшему в беспамятстве полковнику! Бомбы, нацеленные на мост, падали неподалеку. Со скрежетом пролетали осколки.
Бомбежка затихла, чтобы возникнуть затем с новой силой. Долго ждали парохода, но ни один не причалил к берегу. Под утро раненых возвратили в госпиталь.
Через несколько часов Кобылецкий и раненые артиллеристы снова очутились в полуторке. Их сопровождала медсестра.
Они подъехали к пристани, когда бомбежка прекратилась; медсестра пошла узнать о пароходе. Ей нечего определенного не сказали. Но раненых она успокоила: «Скоро» — и легла отдохнуть рядом с носилками, свернувшись калачиком. Такой и увидел ее проснувшийся от грохота Кобылецкий. «Юнкерсы» сбрасывали бомбы на заводы и пристань, вели обстрел из бортового оружия. Медсестра — дочь профессора — лежала неподвижно. На белоснежном халатике расплывалось большое красное пятно. Кобылецкий это запомнил навсегда.
А пароход все же пришел. Усеянная осколками палуба, пробитые борта, рассеченные спасательные пояса говорили о том, что ему пришлось туго, хотя по лицам матросов это не было заметно. Капитан отдавал команды ровным, только охрипшим голосом. Погрузка раненых прошла быстро, и пароход отвалил от берега, направляясь вверх по реке.
«Все теперь позади», — думал Кобылецкий, с трудом поворачивая голову. Странной казалась тишина, изредка нарушаемая громкими стонами. И вдруг треск скорострельных зенитных пулеметов смешался с разрывами бомб. Вокруг забегали люди. Дорогу им преградил огонь: пароход горел. На него с воем пикировали «мессершмитты». Кобылецкий выбрался на палубу ползком. Чтобы совершить этот путь длиной в несколько метров, он обрезал шины на раненой ноге и освободился от бинтов. Прыгнул в воду уже после того, как палубу окутали клубы дыма и огня.
В первое мгновение вода показалась спасительным бальзамом, она придала силы разгоряченному телу. Кобылецкий поплыл по реке, держа в одной руке платок с орденами и документами. Теперь раненое бедро отзывалось на каждое движение, казалось, кто-то прикасался к телу раскаленным железом. «Попробовать повернуться на спину, может быть, успокоится боль». И только подумал об этом, как заметил рядом бойца, обхватившего рукой доску. Тот позвал его глазами и подтолкнул доску. Кобылецкий сразу почувствовал облегчение, но, подняв голову, увидел, в какой опасности они находятся. На воде лопались пузырьки, и, едва не задевая волны, с ревом проносились «мессершмитты». Они охотились за людьми методично и расчетливо. Заход. Длинная очередь. Горка. Разворот. Еще заход. В конце концов им все же удалось вышибить доску из рук раненых. Оба пошли под воду, но выплыл только Кобылецкий. Между тем в воздухе появилась восьмерка «яков». Охота за ранеными прекратилась. А испытаниям не было конца.
Когда доска уткнулась во что-то твердое и перед глазами открылся островок, Кобылецкий не смог взобраться на берег: нога отказалась повиноваться. Но руки, такие усталые, казалось, бессильные, ухватились за землю.
«Теперь ползти вглубь, там могут найти свои», — подумал Кобылецкий. Двигался он с трудом, ежеминутно останавливаясь, ложился на спину, чтобы перевести дыхание, терял сознание. У кустика, выросшего на маленьком пригорке, силу окончательно покинули Кобылецкого. Здесь его и обнаружил старик рыбак. Он унес раненого летчика в лодку и перевез на берег.
В Среднюю Ахтубу, где располагался госпиталь, Кобылецкий попал только к утру. На девятый день сестра впервые доложила врачу, что температура спала. Он не поверил и прибежал к постели. «Теперь, дорогой, ты будешь жить».
А ходить? А летать?
Врач отвел глаза. «Вряд ли этот человек сумеет ходить без костылей».
Но он сумел. Исхудалый, обессиленный, поднялся с госпитальной койки. Ему принесли первое письмо из полка с денежным переводом от Бенделиани. «Покупай, пожалуйста, шоколад. Поправляйся скорей, — писал Чичико. — Мы ждем тебя, а пока каждый работает за двоих».
Старший лейтенант Кобылецкий возвратился в часть, когда линия фронта отодвинулась далеко от города. Полковник Утин, к которому летчик пришел с рапортом, обнимая его, сказал: «Летать пока запретим. Становитесь крепко на обе ноги, потом — в воздух. Теперь уже не над Волгой. Есть реки подальше на западе. А рапорт поддержим». — И, подчеркнув строки рапорта: «...после четырех нырков я захлебнулся и выпустил узелок с орденами», Утин написал: «Командование дивизии просит восстановить утерянные старшим лейтенантом Кобылецким в тяжелой обстановке ордена Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды».
Не ради красного словца Бенделиани писал Кобылецкому в госпиталь о том, что каждый из оставшихся в строю работает за двоих. В дивизии теперь было только два полка с небольшим количеством самолетов.
Ежедневно и по нескольку раз в день летали старший лейтенант Бенделиани, майор Мельников, капитан Бубнов и старший лейтенант Борисов. За последние восемь дней счет Борисова вырос на четыре «мессершмитта» и один «Фокке-Вульф-189», который пришелся как раз на «круглый» 350-й вылет.
Когда в дивизию влились 237-й и 581-й истребительные полки, Мельников и Шишкин повели новичков в район боев. Вскоре о 237-м полку уже узнали в дивизии и в армии.
В ином положении очутился 581-й полк, с которым майору Шишкину пришлось вскоре накрепко связать свою фронтовую судьбу.
Но не следует забегать вперед.
Молодое пополнение включилось в группы опытных летчиков Шишкина, Борисова, Бенделиани и Бубнова. Ветераны учили новичков, стараясь передать свой боевой опыт.
Особенно авторитетным и уважаемым был Чичико Бенделиани — искусный боевой летчик, партийный вожак. Все без исключения в полку тянулись к Чичико, любили его.
Одно качество выделяло этого человека, полного сил и энергии, беспокойного, решительного: какая-то подчеркнутая, без всякой рисовки, готовность к действию. Она проявлялась у него на каждом шагу, в каждом поступке. Летчик по профессии и призванию, коммунист, командир, штурман, он чувствовал и принимал на себя всю полноту ответственности за каждого в эскадрилье, в полку. И от него, человека с острым глазом и чутьем, умеющего видеть то, что порой было скрыто для других, боевые друзья — старые и молодые — могли услышать многое нужное им в бою. Он не стеснялся сказать старшим об отсталости и ограниченности приемов боя, высказать несогласие с тем, что так медленно, со скрипом внедряются новые тактические приемы.
...Днем Бенделиани со своей группой сопровождал полк 228-й штурмовой дивизии к переправе, в район Нижне-Акатова.
Два истребителя отвлекали на себя «мессершмиттов», связывали их боем, остальные — неотступно следовали за «илами». Сберечь штурмовиков — в этом ведущий видел весь смысл вылета. Уже вечерело, когда группа возвращалась на свой аэродром. Напряжение боя прошло и давала себя знать усталость, но на душе было легко.
Шестерка подходила к аэродрому. Вокруг, сколько видел глаз, расстилалась степь с разбросанными копнами, освещенными заходящим солнцем. Возле двух копен, напоминающих остроконечные шапки, — посадочный знак. Вблизи него Бенделиани заметил фигуру с поднятой вверх рукой и сразу узнал политрука Златина. Значит, есть у него какое-то радостное сообщение. С комиссаром эскадрильи они крепко дружили.
— Тебе награда за «мистера», — сообщил ему Златин, как только приземлился самолет. — Только без выкупа не отдам.
Чичико сразу догадался: долгожданное письмо от Нади. Оно торчало из кармана златинской гимнастерки.
— За мной лезгинка и бурдюк вина: танец — после ужина, вино — после войны. — Он схватил плотный конверт и тут же разорвал его. Из конверта выпала на траву фотография, которую оба кинулись поднимать.
— Познакомься — жена и дочь.
Златин внимательно посмотрел, высказал свое одобрение и стал было отходить в сторону.
— От тебя нет секретов, читай, — сказал Чичико. — А потом, спохватившись: — Бубнов сел? Ищенко? — И, получив ответ: «Нормально», продолжал быстро, с хрипотцой: — Ты ничего не поймешь: тут по-грузински. Слушай, что написано на фотографии; «На память папочке от твоей пухленькой Джульетты. Целуем много. Твои Джукия и Надико». Число ты разбираешь? 18.VII.42, а внизу — Тбилиси.
Златин все-таки решил оставить друга одного:
— Вечером встретимся.
— Пусть так. Только б не забыть. Прошу: скажи в. штабе, чтобы Нелюбину объявили благодарность — мотор работал чудесно.
— Хорошо, Чичико.
— А еще знаешь что: написал бы ты моей Наде, как я тебя обидел при первом знакомстве.
Бенделиани с лукавинкой улыбнулся, и его глаза мгновенно изменились, став удивительно похожими на те детские, глядевшие с фотографии. Златин задержал взгляд на смуглом, разгоряченном лице летчика, оттененном белоснежным шарфиком, на его блестевших от радости глазах и черной шевелюре, прошитой едва заметными седыми нитями. Теплое чувство охватило его.
— Напишу. А ты, друже, займись в конце концов своим горлом, и курить надо поменьше, а то расскажу твоей Надико не только о том, что ты, не успев со мной познакомиться, завладел моей бритвой, носками и одеколоном, перенес меня спящего с койки на койку, а и о двух пачках папирос в день. Вот сейчас облаком окутался, как паровоз...
И Златин, сделав нарочито четкий поворот кругом, ушел.
Чичико взялся за письмо. Прочитал раз, другой. Тревога чувствовалась и в этих маленьких листках, исписанных хорошо знакомым почерком. Надя не упоминала о близости фронта, но чувствовалось, что она переживает и волнуется. «Что будет дальше?» — этот вопрос сквозил в каждой строке. «А как ты?» «Я догадываюсь, где вы находитесь. Ты бы писал чаще, хоть два-три слова».
И в конце письма бодрые нотки: «Работаю, ни в чем не нуждаюсь. По фотографии видишь, мы не унываем. Джуля каждый день спрашивает, когда ты приедешь. Я ей говорю: скоро, скоро. Хотя бы это была правда!.. Целую и обнимаю. Жду и жду».
Чичико снова и снова вглядывался в фотографию. Детское лицо, челка почти до самых бровей, светлое платьице с пышными рукавчиками. Полчаса, час назад диким казалось даже слово «платьице»... И жена со спокойным взглядом широко раскрытых глаз, аккуратно приглаженными волосами, тонкими пальцами пианистки, охватывающими ручки Джульетты.
Лишь поздно вечером, когда в комнатушке все уснули, он припустил фитиль и, не замечая, как коптит самодельная лампа, засел за письмо. Чичико писал успокоительные слова, хвалил теплую погоду, просил не беспокоиться — все будет в порядке, «прихлопнем фашистов». И в конце: «Сейчас у вас идет сбор винограда. Как хочется быть с вами, пробовать тхлани[8] и чурчхелу[9], пить маджари[10]».
Один месяц, а событий столько, что и на годы хватило бы. Штаб дивизии прислал в 512-й полк приказ, который вкратце суммировал итоги его боевой деятельности в августе. За это время сбито 27 самолетов противника (из 52-х в дивизии). «Особо отмечаю, — писал командир, — работу технического состава под руководством инженер-капитана Пехова по восстановлению неисправной материальной части. Всему летно-техническому составу объявляю благодарность. Надеюсь, что он покажет новые образцы отваги и мужества в борьбе с германским фашизмом».
Борьба в воздухе становилась все ожесточеннее. Вчера, кажется, напряжение достигло своего предела. Сегодня приказ требует увеличить числе вылетов.
На техников и механиков нажимают и летчики. Моторный еще из кабины бросает Никифорову: «Через тридцать минут вылетаю». Ратников вежливо просит нахмуренного Рассоху: «Пожалуйста, не задерживайте», а комсомолец Коля Никитин, агитатор эскадрильи, поясняет своему механику Саше Белову, что в обед назначена беседа по статье «Соколы Родины» и нужно раньше возвратиться. Не требуют пояснений выразительные жесты старшего политрука Кузнецова. Семенюк берет шуткой — скажет острое словцо, да еще на украинском языке — просветлеют озабоченные лица. Как тут не поспешить!
Ранним утром перед вылетом групп начальник политотдела коротко рассказывает об обстановке на фронте. Одно только упоминание ближних подступов к городу, его северной окраины, Тракторного завода, говорит о том, насколько усложнилось положение.
С трудом сдерживая волнение, он читает приказы командующего 8-й воздушной армией и командира дивизии:
«...чтобы каждый боевой вылет нес врагу возмездие и смерть... подавлять на поле боя и на подходе к нему все то, что пытается хоть шаг сделать вперед, что мешает пехоте задерживать движение врага.
...Разъяснить каждому члену боевого экипажа: технику, мотористу, водителю БЗ и ВМЗ[11], всем бойцам, командирам, красноармейцам серьезность обстановки на фронте, рассказать, что от них зависит во взаимодействии с наземными войсками задержать врага...»
— Наша задача, — обращается вслед за начальником политотдела к летчикам подполковник Герасимов, — сопровождать штурмовиков 228-й в район Цаца и Барманцак. Удары: первый 6.50—7.50, второй 9.50—10.50, третий 13.40—14.40, четвертый 17.20—18.40.
Прошу учесть. Немцы снова попытаются оторвать группу от штурмовиков. Мы отвечаем за прикрытие. Здесь появились новые асы, они обязательно встретятся на пути.
Поступаем так: при нападении четырех—шести отражает атаку пара, остальные поближе к штурмовикам. При встрече с десятью—пятнадцатью принимает бой шестерка. И только когда будут атаковать двадцать—тридцать — дерутся все, а пара продолжает прикрывать «илов». Так уже действовали Сироштан и Иван Порфирьевич — получилось добре...
Через полчаса над аэродромом появились «илы», и Герасимов поднял полк. Вслед за штурмовиками истребители пошли в район Междуречье—Средняя Ласта—Ласта. Здесь противник прорвал оборону и повел наступление в направлении Дубовый Овраг. Его авиация крупными силами действовала по нашим боевым порядкам на южном фасе оборонительного рубежа и по резервам, подходящим к фронту.
228-я штурмовая дивизия наносила удар по немецким танкам западнее озер Цаца и Барманцак.
Как только экипажи произвели посадку, в «стартовке» появились сообщения о том, что старший политрук Кузнецов, капитан Моторный и лейтенант Иванов сбили по одному «мессершмитту». В тот день трижды поднимались в воздух со своими ведомыми Сироштан и Моторный. Дивизионная газета «Сокол Родины» вылетам в район боев посвятила большую часть полосы.
А через сутки... Штурмовики уже стали в круг и, сбрасывая бомбы, открыли огонь из эрэсов, когда Моторный заметил почти под самым крылом девятку «юнкерсов». Сбоку шла вторая, снизу — этажерками — еще несколько. Не оставалось никакого сомнения в том, что через минуту-другую эта стая из нескольких девяток начнет бомбардировку нашего переднего края.
Как быть?
В такой момент никто не подскажет ответа. Выручит чутье, опыт, дерзость.
Три-четыре слова в эфир, на волне КП армии: «Штурм» Координаты... Высота»... (быть может, по тревожному сигналу подоспеет подкрепление). И — действовать на свой риск. Ведущий решает разделить группу из двенадцати «яков» и, продолжая прикрытие штурмовиков, шестеркой атаковать. Экипажи приняли команду в тот момент, когда Моторный уже устремился на девятку «юнкерсов». Сироштан и Семенюк с ведомыми ворвались вслед за ним в строй противника. После первой же атаки три «юнкерса» упали вниз. На развороте истребители попали под огонь стрелков другой девятки. Приближались «мессершмитты» сопровождения. Все же инициатива оставалась на стороне советских истребителей. Шестерка, в которой каждый понимал друг друга без сигналов, навязывала противнику свою волю. Немецкие летчики не успевали реагировать на сложные, энергичные маневры слитных пар, головокружительные фигуры и молниеносные эволюции «яков».
Спокойствие и хладнокровие не покидали Моторного, Сироштана и Семенюка ни на минуту. Никогда у летчиков не было перед глазами столько целей, как сейчас. Не жалея двигателя, выжимая до предела скорость, они вели огонь с самых близких дистанций. Не только по «мессершмиттам», но и по «юнкерсам», ломая их строй и заставляя сбрасывать свой смертоносный груз куда попало. И Моторный, и Сироштан, и Семенюк вложили в этот бой все, что дала им школа войны. Малыми силами они нанесли врагу большие потери. То был предметный урок фашистам.
И так изо дня в день.
Теперь каждый вечер раздавался звонок из штаба дивизии или приходило боевое распоряжение, в котором неизменно повторялись уже знакомые летчикам пункты: Плодовитое, Приволжский, Междуречье, Средняя Ласта, Дальняя Ласта, озера Цаца и Барманцак. Задания — схожие одно с другим: сопровождать штурмовиков 228-й штурмовой дивизии или 270-й бомбардировочной. Сюда и в район Городище—Орловка на прикрытие наземных войск была брошена вся авиация фронта.
Вот только несколько строк из приказов командующего 8-й воздушной армией: «...220-й с рассвета 27 августа уничтожением бомбардировщиков противника в воздухе прикрыть боевые порядки 2, 4 и 16-го танковых корпусов. Находиться над районом в 7.00, 800, 11.00, 12.00, 14.00, 15.00, 18.00. Прибывающие новые истребительные полки ввести в бой с 13.00 28.8.42... Влить в них летчиков — «стариков», командиров, имеющих боевой опыт, знающих обстановку как на земле, так и в воздухе»
Успехи в вылетах чередовались с неудачами — их было немало. Возвращаясь с задания, полк порой недосчитывал то одного, то двух экипажей. Это были в большинстве молодые, только что прибывшие из школ выпускники, малоопытные, с несколькими часами налета. Герасимов старался как можно дольше их выдерживать, тренировал вблизи аэродрома, посылал сперва на менее сложные задания. Молодые летчики проявляли нетерпение и обижались на то, что их не пускают «в настоящее дело», ссылаясь на пример Петра Ратникова. Сержант, недавно пришедший в часть, и вправду уверенно вел бой. Его уже посылали ведущим и наградили орденом за сбитый самолет.
Среди этой молодежи, рвущейся в бой, только один вел себя как-то странно. Невероятным сначала казалось заявление лейтенанта Валентина Макарова по возвращении с задания о том, что Сенюков все время отклонялся от группы и его не оказывалось вблизи ведущего в момент атаки «мессершмиттов». Подозрение было слишком тяжелым, и его старались отбросить. К тому же и Сенюков привел в оправдание довод, который мог показаться правдоподобным: мотор «барахлил».
Командира эскадрильи сообщение Макарова просто поразило.
— Тебе, Валя, могло и показаться, — убеждал комэска своего подчиненного. — Такой молодой, здоровый. Не может быть. Нужно еще проверить.
Сироштан поставил пилота в строй четверки и повел ее на сопровождение бомбардировщиков. Он внимательно наблюдал за ведомым и заметил, что сержант стал отставать, когда в стороне появилось несколько «юнкерсов». Но те уклонились от встречи, а других не попадалось. Ошибся Валентин?
И все же худшие опасения подтвердились. Возвратясь с задания, Моторный до того разволновался, что стал заикаться и, не владея собой, крикнул:
— В следующий раз своими руками расстреляю в воздухе. Начался бой, а его нет. Закончился, а он, как ни в чем не бывало, пристроился. — И во всеуслышание произнес с презрением: — Трус.
Страшное слово, которое еще никогда не раздавалось среди летчиков полка...
Дни походили один на другой — бесконечно длинные и в то же время короткие, как воздушный бой. В вечерние часы отдыха, за беседой и песней, мысли и воспоминания проносились чередой, навеянные бесконечным темным небом, россыпью звезд, трепещущими зарницами.
Темная ночь, ты, любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком все слезу утираешь, —
поет своим мягким тенорком Иванов. Ему тихо вторит Семенюк, и песня уносит их домой. Герасимов едва-едва касается клавишей баяна. Макаров незаметно перебирает струны гитары. Моторный тянет мелодию, покачивая головой из стороны в сторону.
На звуки песни, как на огонек, подходят Сироштан с Лебедевым, Ратников, Милованов. Они поближе придвигаются к Иванову.
Герасимов умеет тонко подмечать настроение летчиков, подбодрить их в нужную минуту. Едва певец произнес: «Ничего не случится», командир опешит начать новую песню.
— Хотя бы вот эту... Запевай, Захар!
И Семенюк начинает живую, быструю, обращаясь к Сироштану:
Что ты, Вася, приуныл, голову повесил,
Ясны очи опустил, хмуришься, не весел...
Баян набирает силу в руках командира. Майор чувствует, как встрепенулись все, оживились, заулыбались.
Потом начинаются бесконечные рассказы, воспоминания.
Наутро вылеты и бои. Подполковник Утин на аэродроме с рассвета. Еще и месяца не прошло с тех пор, как он стал командиром дивизии, а его уже хорошо знают и летчики и техники. Утин очень прост в обращении и умеет сразу расположить к себе людей. Чувство симпатии и уважения к командиру возникло как-то сразу. Утин проявил тонкое знание дела и с удивительной настойчивостью и методической последовательностью начал внедрять новое в тактике и в боевом применении авиации. Он опирался на проверенный в боях опыт Сироштана, Моторного, Бенделиани, Шишкина, Макарова и других первоклассных летчиков.
Сегодня Утин уже побывал в избах, где жили летчики, в Парме, на стоянках самолетов, в землянках. Он не подал виду, но все заметили, как обрадовался командир дивизии, не обнаружив сразу хорошо замаскированные самолеты.
На КП командир дивизии сел рядом с Герасимовым за радиостанцию, и началась боевая работа. Макаров повел четверку, в которой находился и недавно прибывший из школы сержант Логачев. Это был первый боевой вылет летчика. Вскоре с большой группой истребителей на сопровождение штурмовиков взлетел Моторный. В группе находилось шесть летчиков соседнего полка, с которыми в эти дни вместе выполняли боевые задания. Заместителем Моторного был назначен старший лейтенант Бенделиани. Впервые они познакомились неделю назад, когда приданная полку шестерка приземлилась на аэродроме.
В этот день Василий Сироштан и молодой летчик Николай Милованов не вернулись на свой аэродром. Во главе группы командир эскадрильи сопровождал «ильюшиных». «Появилось двенадцать «мессершмиттов», — сообщил он по радио на КП.
Приемник уловил команду: «Беру бой на себя, остальным следовать по курсу штурмовиков». Потом отрывистое: «Коля, слева четыре...» «Атакую, прикрой». «Вот так». И снова: «Поближе ко мне...», «Бей!..», «Молодец, Николай...»
Утин запросил второй аэродром дивизии, чтобы выслать им подкрепление. Но там тоже все исправные самолеты находились в воздухе. А вскоре связь прервалась...
Адъютант первой эскадрильи Лебедев сидел в землянке, низко опустив голову, и бездумно глядел на листок серой бумаги. Он только что возвратился из района воздушного боя Сироштана, куда летал на У-2 по приказу Герасимова, и сейчас составлял донесение. Написал лишь одну строчку и больше не мог.
В землянку ворвался Моторный.
— Вася?!
— Да.
Моторный тяжело опустился рядом. Они перебирали в памяти встречи и разговоры с Сироштаном, милые шутки, любимые слова. Они видели его таким, как вчера, — в стареньком коричневом реглане, приглаживающим свои светлые волосы, с широкой улыбкой; как сегодня, — не спеша застегивающим парашют. Слышали его ответ на вопрос Пехова: «Разве можно столько летать?»
Нередко то один, то другой летчик не возвращался. Их ждали. Каждый день, каждый час. Никто не занимал место, где спал прошлой ночью товарищ, не прикасался к его чемодану. И случалось, на второй, третий, пятый день он появлялся, с обгоревшим лицом, с забинтованной головой или с рукой на перевязи, обросший до бровей, в солдатской пилотке. Его тискали, ощупывали, крепко жали руку.
Но Сироштан не появится. Далеко от аэродрома его самолет врезался в землю. Это знали теперь и Лебедев, и Моторный — все в полку. Знать знали, а не верилось никому. Так бывает только тогда, когда непоправимое происходит с другом, самым близким человеком. Сироштан был другом для всех летчиков.
Моторный и Лебедев долго сидели в тяжелом раздумье. Только назойливый гудок телефонной трубки вывел их из глубокой задумчивости. Искали Моторного, его срочно требовали в штаб полка. Он нахлобучил шлем, вытер глаза и, махнув рукой, вышел.
Лебедев медленно придвинул к себе листок, с горькой усмешкой прочитал написанные слова и, положив его в карман, взялся за новый. Теперь он уже писал то, что требовала служба:
«Сироштан Василий Васильевич родился в 1918 г. в Малых Хуторах, Винницкой области, в семье рабочего, учился в ФЗУ, работал слесарем на авторемонтном заводе. В Красной Армии с 1938 г., закончил школу летчиков. Член ВКП(б) с 1942 г. На фронте Отечественной войны с 22.6.41. Совершил 421 вылет, сбил 8 самолетов, в паре — 5, в группе — 1. Имеет награды: орден Красного Знамени — в 1941 г., орден Красного Знамени — в 1942 г.
При выполнении боевого задания на сопровождение своих штурмовиков во время неравного воздушного боя двух против двенадцати неподалеку от Давыдовки погиб смертью храбрых вместе с пилотом Миловановым Николаем Васильевичем»[12].
1 сентября Военный совет фронта обратился ко всем бойцам с требованием усилить сопротивление и во что бы то ни стало удержать город на Волге. Вскоре бои разгорелись на подступах к вокзалу, Тракторному заводу, на близлежащих улицах. С 13 сентября враг начал штурм города.
С нарастающей силой разгоралась воздушная битва. Тысяча самолетов 4-го воздушного флота поддерживала группировку врага. Германское командование использовало новые части бомбардировочной авиации, специально натренированные группы асов, вооруженные истребителями Ме-109г и Ме-109ф. Они располагались вблизи фронта, прикрывали свои войска и «юнкерсов», охотились за штурмовиками и истребителями. Им могли противостоять лишь первоклассные летчики—дерзкие, смелые, расчетливые, умеющие перехитрить врага.
Штаб и политический отдел дивизии сосредоточили все внимание на подготовке летчиков. Мастера воздушного боя, достигшие наивысшего класса в летном деле, имелись в каждом полку, нужно было использовать их опыт, наделить этими драгоценными крупицами знаний, добытыми в сражениях, молодых пилотов.
Широко проводилась учеба в огне. Новое пополнение водили в бой Макаров, Бенделиани, Шишкин, Моторный, Мельников. Кроме того, используя каждую свободную минуту, работники политотдела и штаба дивизии и командиры частой устраивали встречи самых опытных с молодыми.
С жадным вниманием прислушивалась вчерашние выпускники училищ и прибывшие из запасных полков к рассказам разгоряченных боем Семенюка, Дубенка, Борисова, Пилкина, как атаковать парой, действовать в ударной группе, из засады, бить Ю-87 и Хе-111, таранить, когда это вызывается необходимостью.
Учеба приносила существенные результаты. Молодежь многое переняла у лучших летчиков дивизии. Пусть новички не становились сразу асами, но выдвигались в первые ряды.
Истребительная авиация оснащалась новыми самолетами конструкции Яковлева. Они не уступали в скорости Ме-109ф и Ме-109г, обладали большой устойчивостью при выполнении фигур высшего пилотажа, к тому же выигрывали в мощи своего вооружения.
В состав дивизии прибыл в то время 291-й полк, оснащенный «лагами» с 37-миллиметровой пушкой, снаряды которой буквально разрушали вражеские машины. Группы этих истребителей вылетали вместе с «яками». Такое взаимодействие давало отличные результаты.
14 сентября командир дивизии, как всегда, пришел в штаб ранним утром. Здесь уже были начальник штаба Семенов и заместитель начальника политотдела Ислямов. Рядом инженер Чернов вызывал поочередно штабы полков и требовал уточнить сведения о наличии исправных самолетов. Начальник оперативного отделения майор Долиевский, кажется, и не уходил отсюда ночью.
Впрочем, койка стояла рядом. Журчанье «СТ-35» и назойливый писк «Морзе» смешивались с постукиванием заведенного во дворе мотора; это работали штабные радиостанции.
Ночью офицер связи привез из штаба 16-й воздушной армии[13] боевой приказ и карту с нанесенной на ней обстановкой. Немецкие войска вклинились в оборону 62-й и 64-й армий, овладели несколькими важными высотами, штурмовали улицы города, приближаясь к его центру. Полкам дивизии были переданы боевые распоряжения: весь день прикрывать свои войска в районе, прорыва противника и сопровождать штурмовиков.
В 8 часов Утину подали радиограмму. Его заместитель подполковник Крупенин доносил с пункта наведения: «Бои идут в районе Мамаева Кургана и на подступах к вокзалу. Группы бомбардировщиков по 30— 40 самолетов непрерывно налетают на расположения обороняющихся войск».
Полковник вызвал к телефону командира 237-го полка майора Исаева и, заслушав его доклад о выполнении задания первой группой истребителей, дал приказ вместе с 43-м полком вылететь на сопровождение 228-й штурмовой дивизия, группы вести лично.
211-й и 581-й полки получили задание прикрыть части 62-й армии в районе аэродромного поселка.
В этот день летчикам приходилось многократно делать поправки на картах; линия соприкосновения с противником все время менялась; в ожесточенных схватках отдельные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. Это был, кажется, самый напряженный день для защитников города на Волге. Летчики знали, как тяжело приходится там, на земле, в сплошном огне, и, исполненные ярости, дрались, не жалея себя. Потерял счет вылетам майор Шишкин, назначенный несколько дней назад командиром 581-го истребительного полка. Сигнал зеленой ракеты поднимал иногда в воздух только шестерку — самолетов оставалось мало.
В гуще боев неизменно находился в этот день и майор Исаев. За последнее время он сбил пять немецких самолетов. Начальник политотдела писал о нем: «Летал на боевые задания по нескольку раз в день, при встрече с истребителями противника, которые пытались атаковать его молодых ведомых пилотов и нападали на штурмовиков, Исаев всегда смело и мужественно шел на врага, зачастую дрался один против двух и трех Ме-109. Из всех воздушных боев выходил победителем. Исаев показывал исключительно высокое воздушное мастерство».
В эти дни 237-й полк потерял большую часть самолетов. Можно ли было за это упрекать командира? Нет. В штабе дивизии знали, как дрались летчики, в большинстве своем молодые: Михайлик, Куприянов, Ривкин, Лимаренко, Полосенко, командир звена Шелунцев, сбившие пятнадцать вражеских самолетов. Всем в дивизии стал известен тогда подвиг сержанта Ильи Чумбарева. Молодой летчик часто вылетал в группе командира полка майора Исаева и многому у него научился.
В тот день Чумбарев вылетел на перехват вражеского самолета-разведчика из засады. Ему сначала казалось совсем нетрудно сбить «раму»[14]. В действительности же все обернулось по-иному. Первая же атака истребителя натолкнулась на бешеный огонь с вражеского самолета, умело использовавшего облачность. Он то появлялся, то исчезал. Истребитель не раз атаковал его, но безрезультатно. Мешала горячность. Неожиданно Чумбарев услышал в наушниках спокойный голос, в котором сразу узнал начальника связи полка Бархатова.
Он на мгновение представил себе этого низенького, всегда веселого капитана, который то подмигнет ему с ласковой усмешкой, то отпустит невинную шутку. «Чародей эфира» — так называли Бархатова летчики, проникаясь все большим уважением к радиосвязи.
Послушный передаваемым командам, сержант незаметно доворачивал самолет влево, внезапно задирал вверх, увеличивал скорость, пока совсем близко не увидел темный прямоугольник. «Вот теперь — огонь», — послышалась команда. Но трассы не последовало: патронный ящик был пуст. Между тем разведчик попытался использовать большое облако, чтобы снова юркнуть в него.
Чумбарев мгновенно принял решение. Он нацелился на левую половину «рамы», чуть-чуть взял ручку на себя и до отказа дал газ. «Як» встряхнуло изо всей силы и потянуло вниз. Чумбарев сумел сладить с машаной. Он выровнял ее, потом оглянулся вокруг: совсем близко, неестественно кувыркаясь, стремительно приближался к земле немецкий самолет, а в стороне возникло два парашюта.
Аэродром находился совсем близко и Чумбарев пошел на посадку.
Первым поздравил его майор Исаев. Он обнял сержанта и коротко сказал:
— Молодчага. Умница. И пехота уже передала большое спасибо.
Утин позвонил по телефону:
— Поздравляю и представляю к награде.
О поступке Ильи Чумбарева скоро узнали не только в дивизии. В приказе, подписанном заместителем Народного Комиссара Обороны генерал-лейтенантом авиации Новиковым, Чумбареву за проявленною отвагу и самоотверженность было присвоено внеочередное звание «лейтенант». Его также наградили орденом Красного Знамени.
Боевой вылет не только говорил о мужестве и находчивости молодого летчика, но и был показателен в том отношении, что в нем на деле оправдала себя засада.
Несколько дней спустя подобное же задание получил летчик соседнего 211-го истребительного полка двадцатипятилетний младший лейтенант коммунист Василий Пятов. В паре с командиром звена первой эскадрильи младшим лейтенантом Михаилом Кавуном они по сигналу поднялись с аэродрома. И снова повторилось то же самое. Экипаж разведчика на высоте четырех тысяч метров ощетинился огненными трассами и стал маневрировать, используя облачность. Вот-вот он мог ускользнуть, а «земля» настойчиво требовала: «Сбить». Между тем горючее было на исходе, боеприпасы кончились. В какой-то момент на девятой атаке Пятов, вплотную приблизившись к вражескому самолету, ударил его по хвостовому оперению левой плоскостью. Вниз полетели обломки, однако разведчик продолжал двигаться, не уменьшив скорости. Тогда летчик вторично подошел к нему, теперь уже с другой стороны. Второй удар с «горки» пришелся по килю и рулю поворота. Их срезало начисто. Неуправляемый немецкий самолет резко пошел вниз, экипажу даже не удалось воспользоваться парашютами.
Это были дни великого подвига и самопожертвования в тяжелой битве за волжскую твердыню, за Советскую Родину.
Бей фашистское отродье
От утра и до утра.
Завтра крепче, чем сегодня,
И грознее, чем вчера.
А. Прокофьев
Никто из людей, стоявших насмерть на своем рубеже, в десятке шагов от остервенелых фашистов, не ощущал еще того нового, что уже назревало.
Все ожесточеннее становились бои на Тракторном заводе и у Спартановки; терялся счет танковым атакам и налетам бомбардировщиков, но в грохоте боев все явственнее звучал голос советских орудий, и продвижение немцев исчислялось теперь метрами, а их потери от контратак дивизий Желудева и Людникова — сотнями и тысячами убитых и раненых.
«Девятый вал» в воздухе натолкнулся на все возрастающие силы советской авиации, мужество, упорство, самоотверженность советских летчиков. Они обламывали крылья немецким самолетам, вгоняли их в землю, сбивали спесь с наглых фашистских выкормышей.
Приближалось время, о котором мечтали все люди на фронте и в тылу.
***
Холодный, не топленный с начала осени клуб колхоза «Сигнал революции» нагрелся дыханием за какие-нибудь полчаса. На собрание пришли и стар и млад.
Страсти разгорелись сразу, как только председатель колхоза Павел Денисович Лихонин объявил, что будет обсуждаться вопрос о предстоящей двадцать пятой годовщине Великого Октября.
Лихонин не стал долго распространяться о работе колхоза за весь год. Об этом без слов свидетельствовало красное знамя, на котором выделялись слова: «За первенство в социалистическом соревновании». Это знамя совсем недавно вручил колхозу секретарь райкома Глухов.
Не успел Лихонин закончить свое выступление, как со всех сторон раздались голоса:
— В честь Октября купить и послать на фронт самолет!
— Где его купишь?
— Сколько стоит?
— Денег не хватит!
— Найдем!
Это последнее слово произнес колхозник Савелий Кожевников. Старик поднялся со скамьи, повернулся лицом к собранию и, жестом установив тишину, начал говорить:
— Найдем, товарищи. У меня на фронте пять сыновей. Может, приведется им увидеть самолет, на котором будет написано: «Сигнал революции». Гордиться смогут: «Батя пошел в бой, — значит, скоро фашистам крышка». Да что там говорить. Вот деньги!
Кожевников полез в карман, вытащил оттуда аккуратно завернутую пачку, пересчитал и положил на стол:
— Запиши, товарищ Лихонин!
Так само собой пришло решение.
К столу один за другим протискивались колхозники.
Иван Морозов, самый старый и самый уважаемый в селе человек, хотел произнести речь, и вес приготовились внимательно слушать. Но он, то ли расстроился, то ли не нашел нужных слов, успел только сказать:
— Мне, товарищи, скоро восемьдесят стукнет. Воевать сам уж не могу. А хочу своими глазами видеть, как очистят землю от погани. Так вот, Павел-Денисович, тысяча. — Он положил на стол деньги, приосанился и шагнул к скамейке.
Расталкивая подростков, стоявших у прохода, к Лихонину подошла жена фронтовика Серафима Чалова. Густо покраснев, она неловко сунула в руки председателю небольшой сверток.
На столе уже возвышалась горка денег, когда было внесено предложение продолжить сбор завтра, а сейчас избрать делегацию на завод для переговоров о самолете. Назвали кандидатуру Лихонина и колхозника Бычкова.
Делегации поручили выехать завтра же, не откладывая.
...Директор авиационного завода и виду не подал, что для него приезд этих людей является неожиданностью. Он со всем радушием принял посланцев села, прибывших с такой почетной миссией, и повел колхозников в огромный цех, где выстроились новенькие машины. «Смотрите, какой нравится». И посоветовал: «Берите вот из той группы, сверхплановых. Это облегченные «яки».
Сборщики помогли забраться сначала Лихонину, а затем Бычкову в кабину, рассказали, что к чему, где управление и оружие, какие и зачем приборы.
Начальник цеха обещал делегации украсить машину серебряными стрелами и сделать надпись, о которой очень беспокоились колхозники.
Майора Шишкина тревожило «наследство», полученное в полку, куда его назначили командиром. Самолетов негусто, готовых к вылету — совсем мало. В последних боях число «яков» тоже поубавилось. Да и не только в «наследстве» дело. Вчера чуть не потеряли Пилкина. Титенко с трудом сбил пламя и дотянул до своей территории. Саврикова подобрали после лобовой: спас парашют. И его самого, спасибо, Савичев прикрыл, снял «мессершмитта» с самого хвоста. Одним словом, были причины для плохого настроения.
И надо же, чтобы в такие минуты пришло сначала приказание за подписью генерала Руденко вылететь и принять подаренный колхозниками самолет, а вслед затем — от Новикова: разрешается заехать в запасный полк и подобрать летчиков.
Шишкин собрался быстро.
Телеграмма Военного совета колхозникам обогнала его: «С горячей благодарностью узнали мы о вашем подарке — самолете. Решением командования эта машина будет вручена Герою Советского Союза майору Василию Ивановичу Шишкину. Машина вручается в надежные руки».
В селе майора встретили всем колхозом. Шишкин и вовсе смутился, когда Лихонин объявил, что правление решило принять его в ряды колхозников. «Счет твоих трудодней, майор, будем вести по сбитым полком самолетам, — сказал он, — одним словом, чтобы все шло в общий котел — на победу».
Назавтра в полдень командир 581-го полка пролетел на новом истребителе над селом, сделал несколько фигур высшего пилотажа, сбросил вымпел и, взяв курс на юг, вышел к Волге. В записке колхозники прочитали: «До свидания, друзья. Лечу на фронт бить врага. Желаю вам успеха в труде и в жизни. Ваш Василий Шишкин».
Почин колхозников артели «Сигнал революции» подхватили многие колхозы Саратовской области. Они тоже изъявили желание приобрести самолеты.
Труженики села обратились с письмом к летчикам фронта: «Передавая вам свои подарки, уверены, что вы, боевые друзья, на наших самолетах нанесете смертельный удар фашистским людоедам и освободите нашу землю от злого врага».
На полковой аэродром вскоре еще прибыли истребители от саратовцев, и майор Шишкин через месяц докладывал на митинге в колхозе: «Со времени получения вашего подарка летчики уничтожили в воздушных боях и на аэродромах 13 вражеских самолетов. Недавно была проведена штурмовка вражеского аэродрома. Подожгли восемь бомбардировщиков. Ваши машины и впредь будут грозой для фашистов».
Командира 512-го полка Николая Семеновича Герасимова отзывали в штаб ВВС для назначения на другую работу. Уход «бати» переживали все летчики, а острее других — Моторный. Горестны были для него эти недели. Вслед за Сироштаном погиб Гриша Кузнецов. Совсем недавно они долго ходили в обнимку по затихшему ночному аэродрому, перебирали в памяти события, которыми была полна их двухлетняя дружба. Кузнецова смущало назначение комиссаром полка в другую дивизию, и он говорил об этом со всей откровенностью. Моторный успокаивал его. Друзья проговорили всю ночь.
Кузнецов улетел на рассвете. Через два дня в штаб прибыло известие о гибели Григория.
И вот теперь уходит Николай Семенович, который занимал большое место во фронтовой жизни Моторного. Герасимов и сам очень расстроился. Он сроднился с полком, полюбил этих горячих и неутомимых людей.
Полк выстроился, чтобы проводить его, командир хотел что-то сказать, но не смог и, махнув рукой, дал знак начальнику штаба:
— Читайте приказ.
Майор Захаров, с трудом скрывая волнение, начал:
— «...Товарищи, питомцы, боевые друзья! За год боевой работы мы вместе, в одной семье, делили и радость и горе. В жестоких воздушных боях, на самых ответственных участках фронта выросли летчики нашего полка Макаров, Семенюк, Моторный, Дубенок, Мозгов и любимец всей нашей части Василий Сироштан.
...Я надеюсь и уверен, что летный и технический состав достигнет еще большей славы и с утроенной большевистской энергией, упорством и мужеством будет громить и добивать фашистских поработителей до полного их уничтожения».
Герасимов представил личному составу нового командира полка. Им назначался комиссар полка батальонный комиссар Иван Миронович Мамыкин.
После Герасимова нельзя было себе представить лучшего командира. Именно он, боевой летчик, авторитетнейший в полку и среди офицеров дивизии, большой культуры политработник, мог возглавить полк.
К Волге был брошен весь 4-й германский воздушный флот, вражеская авиация совершала в отдельные дни в район заводов по 2 тысячи самолето-вылетов.
Ей противостояли авиационные части 16-й воздушной армии, среди которых находился и 512-й истребительный полк. На него и другие полки командир дивизии возложил обязанность прикрывать боевые порядки войск и сопровождать штурмовиков 228-й дивизии. Весь октябрь полк провел в ожесточенных боях, возникающих главным образом на маршрутах «илов».
Незыблемым правилом в тактике истребителей теперь становилось деление группы на две части: ударную и непосредственного прикрытия, как и вылеты только парами с постоянным ведущим (потерял напарника — пристраивайся к любому одиночному самолету), и обязательное эшелонирование пар по высоте. Результаты были неплохие: ни одной потери за октябрь. Это что-нибудь да значило.
В начале октября штурмовая дивизия нанесла удар по аэродрому противника, расположенному в Гумраке. Задача истребительного полка заключалась в том, чтобы прикрыть «илов» и частью самолетов уничтожить уцелевшие на стоянках машины. План взаимодействия выполнялся точно. Над аэродромом первая группа «илов» в сопровождении истребителей появилась в полдень и, став в круг, начала штурмовку. На смену ей подошли еще две группы. В это время, предупреждая атаки «мессершмиттов», шестерка Моторного завязала с ними бой и увела в сторону от цели. Эскадрильи «яков» пронеслись над стоянками и вслед за тем подошли к штурмовикам, чтобы сопровождать их на свой аэродром. На маршруте их догнала шестерка Моторного.
Еще не раз полк самостоятельно и вместе с истребителями 237-го полка сопровождал 228-ю штурмовую дивизию.
14 октября восемнадцать истребителей Як-1 и Як-7 поднялись с аэродрома как только рассвело и направились с полком штурмовиков к цели. На высоте 2000 метров они встретили десять Ю-88, двенадцать Ю-87, четыре Хе-111. Из-за облаков вынырнули шесть «мессершмиттов» и внезапно атаковали группу «Яковлевых», идущую посредине. Им удалось одного сбить. Тотчас при выходе из атаки один «мессершмитт» попал под трассу с «яка» Иванова и, объятый пламенем, врезался в землю. Немецкие истребители пытались войти в облачность, но их маневр своевременно разгадал ведущий капитан Моторный. Дав по радио команду, он пошел вверх и резко развернулся для атаки. Ведомые последовали за ним. Инициативой полностью владели советские истребители. Находясь на разных высотах, две группы согласованно атаковали немецких бомбардировщиков и истребителей. Третья — продолжала сопровождать «илов».
По-видимому, немцы сообщили на ближайший аэродром и вызвали помощи: двенадцать «мессершмиттов» появилось со стороны Городища. Напряжение воздушного боя возросло до предела. Лишь после того как Моторный и Ратников сбили двух «мессершмиттов», остальные стали уходить. Капитан Моторный решил возвратиться на аэродром, потому что бой продолжался более получаса и патронные ящики у всех опустели. Штурмовики со своей группой сопровождения, выполнив задание, уже успели произвести посадку.
Бой за город принимал все более ожесточенный характер.
Критическое положение создалось в районе Тракторного завода. Вражеские танки прорвались на заводской двор. Волнами по 6—9 бомбардировщиков немецкая авиация непрерывно налетала на нашу пехоту. В этих боях погиб командир полка, неутомимый большевик, батальонный комиссар Иван Миронович Мамыкин. Он все время был в строю летчиков.
Погиб и командир 237-го истребительного полка майор Михаил Дмитриевич Мордвинов. Короткий срок, всего месяц, возглавлял он полк после ранения майора Исаева. А сколько успел сделать за это время!
Необычным был октябрь для дивизии. Все отчетливее ощущались признаки перелома. Вражеские бомбардировщики еще появлялись большими группами на узких участках фронта, но среди «чисто немецких» самолетов теперь немало встречалось разнотипных, видно собранных из всех стран-сателлитов. И летчики теперь были не такие отборные, как раньше; нередко случалось, только заметят равное или большее количество «яков» — и в сторону, избегают боя один на один.
О явном переломе свидетельствовали и цифры. В октябре сбито в три с лишним раза больше самолетов противника, чем потеряно своих. Самое важное — истребители лучше стали взаимодействовать со штурмовиками.
Больше стало постоянных пар. Приносили свои плоды и новые приемы боя; летчики хорошо научились драться на вертикалях. Оправдала себя предварительная посылка одной-двух четверок истребителей в район вылета штурмовиков. Затевая бой с «мессершмиттами», они расчищали штурмовикам путь к цели. Всяческой похвалы заслуживали связисты, организовавшие хорошую связь со всеми самолетами, уходившими на задание.
Начинался ноябрь. Продолжались бои на улицах города. Казалось, им не будет конца. Огонь не стихал ни на минуту. Порой люди не замечали, когда наставал рассвет, когда темнело. Под сплошным фейерверком трассирующих пуль и повисших над городом осветительных бомб в иную ночь было светлей, чем мглистым утром, затянутым пеленой дыма и тумана. Облака низко плывут над аэродромом — летать все трудней. А надо, очень надо.
Войска Донского фронта проводят одну операцию за другой. Как только представляется возможность, пусть самая маленькая — рассеется туман, поднимется облачность, — с аэродрома взлетают истребители — самые подготовленные, самые опытные.
На ноги поставлена вся метеослужба дивизии. Не зная отдыха, день и ночь трудятся радисты-кодировщики Мальшакова, Васильева, Степанова, Хайбулаев, Вахненко, старшие метеорологи Суслов и Шилин, инженер-метеоролог Лившиц. Сложна работа метеобюро всегда, и особенно в такие ненастные дни.
Начальник метеослужбы инженер-майор Плаунов с воспаленными от бессонной ночи глазами вновь и вновь сопоставляет карты погоды, переговаривается с метеорологами, вызывает к телефону «Розу». На дворе только начинает сереть, когда, поеживаясь от холода, он выходит из походной станции и направляется к командиру. До штаба совсем близко, но пройти к нему в тумане—сущая мука, в трех шагах ничего не видно.
Утин уже ждет Плаунова и, здороваясь, окидывает его испытующим взглядом.
— Наколдовали, Николай Сергеевич? Что обещаете?
И не может скрыть удивления, услышав четкий, с нотками торжества ответ:
— Лететь можно. Максимум через час. Только взлет в этом направлении, — и он показывает на карте стрелку, направленную своим острием к юго-западу, по самому берегу Волги, — а сбор производить над облаками. Возможно, над аэродромом облачность поднимется и раньше
Потом снова склоняется над картой и поясняет.
— Наш район базирования находится год влиянием гребня высокого давления с востока. А туман, что образовался над Волгой, и слоистую облачность вынесло в ночное время на правый берег и закрыло аэродромы. За ними видимость получше. Через час-два от силы и над аэродромами будет ясно.
Утин одобрительно кивает головой.
— Значит, вылетаем, — обращается он к начальнику штаба. — Подтвердите полкам наш приказ.
И полки поднялись на прикрытие войск 62-й армии.
Зима рано нагрянула в донскую и заволжскую степи, высушила и бетоном сковала землю, присыпала ее серовато-белой пылью, вот-вот остановит реку.
Истребители усиленно ведут разведку. Другой работы пока мало: реже встречаются самолеты противника — метеоусловия не те, да и силенки поубавилось. Нет былого преимущества.
Командование фронта требует точных данных об изменениях в дислокации войск противника в Евлампиевском, Большенабатовском, Калаче, Вертячем, Котлубани. Экипажи истребительных полков вылетают при минимуме погоды. Они ежедневно разведывают районы Большой Россошки, Дмитриевки, Гумрака, Конного — здесь базируется вражеская авиация — и сопровождают своих старых знакомых — штурмовиков 228-й дивизии.
Поздний вечер 18 ноября. Получен приказ Военного совета фронта. И вот уже в морозном воздухе раздаются слова:
«В наступление, товарищи!
Мы сумели отстоять волжскую твердыню, мы сумеем сокрушить и отбросить вражеские полчища далеко от Волги.
Приказываю...»
Сколько раз слышали эти люди слово «приказываю», знакомое, привычное. Сколько раз заставляло оно подтянуться, собрать все силы, сделать невозможное, но редко когда пронизывало точно электрической искрой, вызывало такой подъем чувств и радость. Начинается митинг, какого тоже давно не было.
Неспокойная ночь в жарких землянках, потому что боишься «проспать «Ч» — время начала операции. Самокрутка за самокруткой неподалеку от готовых к вылету машин...
Скоро лететь на задания. Но почему-то из КП не выходит дежурный с ракетницей. Так и есть — сбывается прогноз: туман распространяется на большой район вокруг города, низко плывут облака. «Отставить полеты и находиться возле машин!»
Все же истребители вылетели, только позже, и самые подготовленные экипажи.
Наступление советских войск развивалось успешно. Ломая сопротивление врага, танковые и механизированные части двух фронтов на четвертые сутки соединились в районе Советского. Двигалась вперед, отбрасывая немцев на левый берег Дона, 65-я армия. Еще неделя наступательных боев — и 22 немецко-фашистские дивизии были зажаты в огромное кольцо.
В первые дни из-за плохих метеорологических условий авиация принимала только ограниченное участие в операциях наземных войск. В полную силу она стала действовать лишь с 25 ноября. Четыре воздушные армии — 2, 17, 8, 16-я (16-я на Донском фронте), свыше тысячи самолетов включились в сражение. Советские воздушные силы теперь не испытывали недостатка в технике. Здесь, у Волги, они по числу истребителей превосходили вражескую авиацию в полтора раза. С заводов шли новые и новые самолеты, не уступавшие по своим качествам немецким.
Инициатива перешла к советским летчикам. 200 вражеских самолетов было сбито только с 24 по 30 ноября.
В приказе, полученном из штаба дивизии командиром 43-го истребительного полка майором Мельниковым, упоминались непривычные для слуха слова: «воздушная блокада». Задача — нанести удар по аэродрому Большая Россошка, где базируются транспортные самолеты противника.
Мельников принял решение вылететь шестнадцатью самолетами; в четверках — ведущие капитан Бенделиани, капитан Борисов, капитан Федоров и лейтенант Бугаев. Взлетели с аэродрома близ Пролейской.
Хотя встреча с вражескими истребителями почти исключалась, Мельников все же принял меры предосторожности, приказав Федорову быть готовым к отражению внезапных атак. Командир не ошибся: над аэродромом барражировали шесть «мессершмиттов». Он дал по радио команду четверке Федорова связать боем вражеских истребителей, а с ударной группой устремился на транспортные самолеты, производившие из круга посадку, и сразу сбил один Ю-52. Его маневр повторил Бугаев. С близкого расстояния пушечным огнем лейтенант поджег один «юнкерс», а вслед за тем — второй.
Неподалеку с четверкой, теперь уже под огнем зенитных батарей, действовал Бенделиани. Его атака также сразу увенчалась успехом. Борисов получил от командира полка приказание подавлять со своей группой огонь зениток. Истребители стали пикировать на батареи, открыв огонь из пушек и пулеметов. Тем временем Федоров продолжал связывать боем «мессершмиттов». Их теперь осталось четыре. Был подбит «як», пилотируемый лейтенантом Калугиным. Худшее произошло с лейтенантом Бугаевым. Его самолет, поврежденный в бою с «мессершмиттами», приземлился вблизи вражеского аэродрома. Летчики видели, как горела машина.
На боевые задания по блокированию вражеских аэродромов полк вылетал часто. Забегая вперед, скажем, что в декабре он был направлен в тыл на переформирование. Его боевая жизнь, не менее напряженная, чем все эти месяцы, продолжалась уже на Кубани, но многие летчики, начинавшие воевать с полком под Киевом, остались в дивизии. Майор Евгений Петрович Мельников стал командовать 237-м истребительным полком. Сюда же был назначен штурманом Чичико Кайсарович Бенделиани. Здесь с ним впоследствии встретился Иван Иванович Кобылецкий. К своим летчикам отпросился кое-кто из механиков и оружейник самолета Кобылецкого сержант Леонид Бакуменко — «высота поднебесная», как шутя называли его за высокий рост и саженные плечи. В 237-м полку продолжалась биография воздушного бойца Тимофея Бугаева. Его выручили из плена наступающие войска.
Капитана Леонида Ивановича Борисова, летавшего вместе с Мельниковым и Бенделиани над Васильковом, перевели в 581-й истребительный полк, которым командовал майор Шишкин, и вскоре назначили штурманом полка.
Борисов застал здесь еще одного «киевлянина» — Николая Котлова. Тяжелые ранения надолго приковали Котлова к госпитальной койке. В конце концов он услышал от врачей неумолимый приговор: «летать нельзя». Всю свою горечь он излил в письмах однополчанину Шишкину и нашел у майора безоговорочную поддержку: «Просись сюда, будешь работать». В ноябре старший лейтенант Котлов, исхудавший до неузнаваемости, вошел в командирскую землянку. Встреченный, как родной, он не скрыл, что нога сильно укорочена и без палки ходить не может.
Все же Котлов стал летать, водить на задания четверки. Механики приспособили для него педали так, что в воздухе хромота не была помехой.
После гибели батальонного комиссара Ивана Мироновича Мамыкина третий из полков дивизии, 512-й. возглавил батальонный комиссар Лев Исаакович Бинов.
Три полка, полностью оснащенные «яками», девять эскадрилий — экипажи, закаленные в боях, и молодежь, жаждущая дела, — таким был костяк 220-й истребительной дивизии. Она осуществляла воздушную блокаду гитлеровских войск в кольце окружения, выполняя, как требовало командование Военно-воздушных сил, свою основную задачу в контрнаступлении советских войск — уничтожать транспортные самолеты противника.
Полки соревновались между собой, и чаша весов все время склонялась в сторону 512-го, который начинал воевать за город на Волге еще в грозные июльские дни. К 25-летию Великого Октября полк занял первое место, превзойдя всех в самом главном показателе — числе сбитых вражеских самолетов. Об этом позаботились Моторный с Макаровым, Семенюк с Ратниковым, Никитин с Макеевым, Дубенок с молодым Логачевым. Кроме того, полк славился и своими авиаспециалистами: Рассохой, Авраменко, Дегтевым, Беловым, Ягловым, Крыловым, Кузубовым, Кораблевым, не говоря уже о Пехове и неутомимом связисте капитане Корнееве.
И самодеятельность в 512-м полку была лучшей, чем в других полках. В свое время постарались Герасимов и Мамыкин. Однополчане могли гордиться и своим рукописным журналом и стенными газетами. На смотре в политотделе дивизии полковую стенную газету «За Родину» оценили очень высоко. А журнал «Сокол» был начинанием, которым редко какая часть могла похвалиться. Одним словом, 512-й шел впереди.
***
Дежурные пары, сменяя друг друга, весь день находились над местами вероятного появления и посадки транспортных самолетов противника. При необходимости они по радио вызывали истребителей с основного аэродрома. Тонкое чутье «охотников» подсказывало Моторному, Макарову, Дубенку и Ратникову, с какой стороны и когда появится в районе их дежурства противник. Летчики атаковали молниеносно, поджигая груженые машины с первого захода.
В боевую работу включалась и молодежь.
Не хуже действовали и соседи. Пополненный облегченными «яками», среди которых было несколько подаренных — с надписями: «От саратовских колхозников», «От тамбовских», 581-й полк блокировал аэродромы противника. В зимние дни командир полка Шишкин нередко давал приказ: «Подготовить всех «красных» (коки самолетов-подарков окрашивались в красный цвет), поведу группу в «кольцо». Он, как и прежде, был неутомим в полетах.
Однажды произошел даже такой случай. Майор Шишкин взлетел для пробы только что отремонтированного «яка». В этот момент появились истребители 512-го полка, которых вел батальонный комиссар Бинов. Майор пристроился к группе и полетел с ней на боевое задание.
Немало «юнкерсов» уничтожили летчики 581-го полка, и больше всех Пилкин и Полянский, а в подготовке вылетов с Рассохой и Дмитриевым могли сравняться Парфинович, Бычков, Федотов и многие другие специалисты 581-го полка.
Противник предпринимал контратаки, кое-где ему удалось задержать наступающие наземные войска. В этих условиях усилилась деятельность штурмовой авиации. Истребители сопровождали ее, ведя воздушные бои со значительными группами «мессершмиттов». В одном из таких боев над Большой Россошкой погиб штурман полка Пилкин. Коммунист Яков Панфилович Пилкин был одним из лучших летчиков, чутким наставником молодежи, бесстрашным и самоотверженным воином.
Много пришлось пережить в эти дни старшему сержанту Владимиру Титенко. Он шел в группе, которая вместе с «илами» наносила удар по аэродрому противника на полях совхоза «Победа Октября». Во время штурмовки перед самолетом возникла завеса из черных облачков и разноцветных трасс. Такого плотного зенитного огня летчики не встречали давно, но они продолжали выполнять задание.
...Володя не ощутил толчка. Он только заметил, как сперва дрогнула, а потом катастрофически пошла вниз стрелка манометра масла. Сердце сжала тревожная мысль: «Повреждена масляная система». Он нажал на кнопку передатчика и, стараясь быть спокойным, доложил ведущему. «Тяни домой», — услышал летчик в ответ.
О том, что произошло дальше, Титенко рассказывал своему другу Лене Савичеву поздним вечером спустя четверо суток. Савичев слушал молча, только изредка сокрушенно покачивал головой. Лицо товарища казалось каким-то чужим, постаревшим, не скажешь, что рядом сидит двадцатилетний парень, его ровесник.
Голос Титенко, глухой и ровный, моментами срывался. Ему трудно было совладать с волнением.
« ..Я тянул. Чувствую: сдает мотор, уходит из него сила. Еще и еще оглядываюсь, знаю, что до своих далеко. А самолет быстро теряет высоту. Вот и земля, до нее рукой подать. Вдруг — страшный удар, очевидно о башню танка. Как во сне, вижу лица немцев. Они размахивают руками, злорадно улыбаются, что-то выкрикивают.
Меня поволокли в какое-то помещение, кажется в штаб. Допрашивали двое. Один скороговоркой задавал вопросы, другой — спешил перевести. Меня спасли близкие разрывы снарядов, беспорядочная стрельба. Немцы второпях выбегали из дома, вскакивали в машины. В одну из них втолкнули и меня. Но скоро, должно быть горючего не хватило, солдаты начали поджигать грузовики. К одной машине кинулись все, в том числе и часовой, вытаскивали обмундирование и белье. Я решил: была не была. Побег, к счастью, удался. Лесок скрыл меня до вечера. Как только стемнело, решил двигаться на звук далекой канонады.
По пути попалась взорванная кухня. Я притаился возле машины. К ней подходил немец. А он все же заметил и кинулся на меня. Он был сытым, я же давно не ел и не спал. В какой-то момент я поднялся на ноги и увидел оглоблю. Где только взялись силы, чтобы нанести такой удар. Он свалился и больше не поднялся.
Вечером медленно побрел дальше от машин. Вскоре услышал голоса. Темнота скрывала людей. Но сомнения не оставалось: то были наши — несколько солдат и с ними офицер. Они не сразу поверили, что я летчик с подбитого истребителя, но все же предложили махорки.
В штабе 932-го стрелкового полка, куда меня привели конвоиры, не стали долго разговаривать. Посыльный принес полный котелок супу. Утром меня направили в штаб стрелковой дивизии, а оттуда подбросили на попутной сюда.
...Вот и весь мой рассказ. Прошло только четыре дня, а кажется, что прожиты годы...»
Группу вел майор Мельников. Встретив по пути четыре «юнкерса», истребители атаковали их. Мельников, а вслед за ним старший лейтенант Балюк в паре со старшиной Михайликом сбили по одному Ю-88. Это произошло в районе западнее Нижне-Чирской. На высоте 300 м сбил Ю-88 сержант Оскретков. В непосредственной близости от фермы № 2 упали подбитые Ривкиным и Лимаренко два Хе-111.
Майор Евгений Петрович Мельников и раньше много раз водил группы на задания. Теперь вылеты его участились. Они служили наглядным примером тактически грамотных и стремительных действий в бою. Управляя боем, командир давал простор инициативе ведущих, вмешиваясь только в тех случаях, когда создавалось опасное положение и нужно было быстро перенацелить группу. В задаче, которую он ставил перед вылетом, в ясном, четком плане боя летчики легко улавливали главное и атаковали со всей решительностью. Такой же ясностью обладали разборы после боевого дня.
Между командиром и всем личным составом установились отношения взаимопонимания и дружбы; его большая требовательность, внешняя суровость и строгость отнюдь не означали черствости и несправедливости, а упорство — упрямства.
В полк приходило немало молодых летчиков. Им не хватало опыта, и лучшей школой для них были вылеты с участием командира.
Первый вылет в бой! Кто не знает, что от него подчас зависит вся дальнейшая судьба новичка.
Совсем недавно Мельников приучал к бою пилота-комсомольца Павла Оскреткова. И вот уже руководитель комсомольской организации полка Иван Литвинюк по совету майора ходатайствует о награждении Оскреткова Грамотой ЦК ВЛКСМ за то, что он вогнал в землю Ю-88 на глазах у пехоты.
Личные боевые счета комсомольцев растут. На их самолетах появляются новые звездочки. Не только летчики-комсомольцы радуют командира своими успехами. Недавно из штаба дивизии сообщили, что отличились молодые связисты Русских и Орлова. Письмо, посланное с фронта отцу механика Саши Базалеева, лучшее подтверждение хорошей работы авиаспециалистов: «Ваш сын, не жалея сил, днем и ночью трудится, чтобы скорей разгромить окруженную группировку фашистских бандитов. Спасибо Вам, Петр Иванович, за воспитание сына. Он достойно защищает Родину».
Большой и дружной семьей живут люди в полку. Где трудно, там найдете парторга майора Шувалова. К авторитетному слову замполита эскадрильи Златина внимательно прислушиваются те, кто только что возвратился с трудного задания и кто приложил свои силы, чтобы оно было выполнено.
Напряженны и до отказа заполнены все дни.
Поздно вечером к СТ-35 садится рядом с телеграфистом корреспондент центральной авиационной газеты старший лейтенант Шафер и неотрывно следит за узкой лентой аппарата, на котором слово за словом появляется «маленькая» телеграмма о событиях одного дня над кольцом окружения.
«Сегодня хорошая погода. На «охоту» вылетела группа истребителей — старший лейтенант Балюк, старшина Михайлик, сержант Головин и сержант Иванов. В районе Большой Россошки истребители заметили группу Ю-88 и Ю-52, проходивших на высоте 2500 м. Четверка «яков» атаковала противника двумя группами: старший лейтенант Балюк со старшиной Михайликом зашли со стороны солнца. После двух атак Балюк поджег Ю-52, который беспорядочно пошел вниз. В воздухе появилось два «мессершмитта». Один из них пытался пристроиться в хвост самолета Балюка, но старшина Михайлик отразил атаки. Вторая пара истребителей, ведущий Иванов и ведомый сержант Головин, атаковала группу бомбардировщиков Ю-88. Головин поджег один бомбардировщик.
Вторая шестерка истребителей в составе старшего лейтенанта Ривкина, лейтенанта Ткаченко, старшины Лимаренко и старшего сержанта Полосенко встретила на высоте 1500 м немецкого корректировщика ФВ в сопровождении двух Ме-109. Старший лейтенант Ривкин связал воздушным боем «мессершмиттов», а Лимаренко атаковал ФВ и сбил его. Старший лейтенант Ривкин в этом бою подбил один Ме-109.
Вторая пара истребителей — ведущий Ткаченко и ведомый Полосенко — завязала бой с пятью Ме-109, которые в это время шли на высоте 3000 м, сопровождая группу Ю-52. Ткаченко подбил одного «мессера». Отвлеченные воздушным боем, «мессеры» оставили Ю-52. Этим воспользовался старший лейтенант Ривкин. Он атаковал транспортный самолет и сбил его. В этот день советские истребители сбили 8 немецких самолетов и подбили 4. Штурмовыми действиями уничтожено и повреждено на аэродромах противника 35 Ю-52».
Что можно добавить к этой корреспонденции, в которой показан один декабрьский день 1942 г. над Волгой? Разве то, что за весь декабрь советская авиация совершила здесь около 19 тысяч самолето-вылетов— вдвое больше, чем противник, провела 800 воздушных боев, истребила сотни немецких самолетов.
Летом донимала нестерпимая жара. Теперь злой, холодный ветер носится по безбрежному белому океану, швыряя из края в край снежные буруны, врывается в капониры, леденит руки, забирается под глубоко надвинутую шапку-ушанку, немилосердно бьет по лицу.
Кажутся безмолвными и необитаемыми эти суровые просторы. Нигде не выглянет ни одно живое существо. Между тем трактористы уже давно на ногах. С ними капитан Семенюк и замполит эскадрильи Ульянов. Машины безостановочно утюжат аэродром, чуть слышно шуршит снег под стругами. К утру ветер стихает, лишь изредка взвихривая вокруг снежную пыль. Быть полетам. На горизонте проглядывает холодное неприветливое солнце, крепчает и без того свирепый мороз.
Пехову не нужно давать команду. Механики сами знают, что первое дело — соорудить навес из брезента. Ежатся от холода, кряхтят, ругают деда-мороза. Но, услышав зычный голос техника эскадрильи Кузубова, веселеют.
У Кузубова прирожденные способности организатора, к тому же он неутомимый затейник, душа самодеятельности, любит побалагурить.
— Раз-два взяли, раз-два поставили... Умей переносить тяготы походно-боевой жизни. — И обращаясь к механику самолета Василию Крошке: — Подготовил местечко для награды, Кроха? Ордена уже в пути.
Передвижная мастерская возникает с молниеносной быстротой.
— Держись, Андрей Тимофеевич. Сегодня твоему «яку» придется жарко.
— Не впервой, — отвечает ему в тон механик Андрей Рассоха. — Бывало и не такое. Справимся!
В словах его нет и тени бахвальства. Уже сотни раз поднимались летчики на подготовленных им самолетах и неизменно благодарили за безотказную работу машин в воздухе. Аккуратный, точный и инициативный механик — так оценивает его инженер полка. Впрочем, такую же оценку инженер-капитан Пехов может дать почти всем своим механикам и техникам: Павлу Авраменко, Александру Дегтеву, Василию Крошке, Александру Белову, Александру Азину, Ивану Капитонову, Александру Никифорову, Михаилу Жиху, Константину Дементьеву.
Начинается обычный трудовой день.
Технический состав в сборе, и Пехов накоротке рассказывает, какую задачу будет выполнять полк, дает указания по обслуживанию вылетов.
В своей неизменной куртке с опущенным меховым воротником, тяжело ступая унтами по глубокому снегу, пришел командир полка Бинов и сразу направился к «семерке», возле которой копошились Рассоха и Никифоров. Сошли с грузовой машины летчики и зашагали напрямик через поле к своим самолетам.
Команда «По самолетам». Над капонирами возникают клубы дыма. Подгоняемые ветром, они несутся по полю, цепляются где-то вдалеке за невысокие холмы и тают в воздухе.
Первый самолет пробежал по укатанной полосе, с трудом оторвался от нее и стал набирать высоту. К нему пристроился второй истребитель.
— Бинов и Ратников пошли, — слышатся голоса... Когда старший батальонный комиссар впервые появился в полку в качестве командира, кое-кто отнесся к этому назначению по меньшей мере сдержанно: «Все же он политработник, не имеет опыта командования. Правда, и Мамыкин был комиссаром, но то Мамыкин. Он ведь закончил Качу. Да вообще после Герасимова и Мамыкина надо бы более видного и сильного командира».
А Бинов спокойно и уверенно брал в свои руки управление полком, глубоко вникал во все его дела и не боялся ответственности за эти дела. В отношении с людьми он нашел нужный, спокойный и уверенный тон.
Летал он часто и много. О своих личных боевых успехах никогда не упоминал. Прямо и открыто указывал летчикам на их ошибки. Вскоре командира оценили по заслугам.
Ранним утром 10 января противник испытал на себе огонь из семи тысяч стволов орудий и минометов. Досталось ему и от нашей авиации. Полк действовал совместно с 228-й штурмовой дивизией. Много в этот день пришлось работать авиаспециалистам.
Только что зарулил «як» с цифрой «пять» на киле. Не ожидая сигнала механика Белова, к машине спешит Яглов. Как из-под земли вырастает оружейник Коптев. Стужи словно и не бывало, ее никто из механиков не чувствует: один уже в кабине, другой сунулся под фюзеляж, Коптев подхватывает шланг бензозаправщика и направляет «пистолет» в горловину бака. Надя Кругликова, оружейница и мотористка, сгибаясь, несет тяжелый ящик с патронами.
После рулежки, взревев напоследок всей мощью мотора, неподалеку затих «як» номер «девять». В тот же миг возле него очутился Василий Дмитриев, подбежали и Юра Костенков и Миша Выходов. Комсомольцы, не сговариваясь, помогают друг другу. Без суеты, быстро и сноровисто они готовят самолет к очередному вылету.
Тут же и старший сержант Капитонов. Он не может удержаться, чтобы не спросить летчика Логачева, нет ли замечаний по оружию, хотя твердо уверен, что пулеметы и пушки в воздухе работали безотказно. Ленинградец Иван Яковлевич Капитонов — старейший специалист полка.
«Такими умелыми руками, как у него, держится вооружение полка», — любит повторять старший техник-лейтенант Кораблев. Под началом Капитонова работает Соня Козловская, девушка из Белоруссии. Она окончила школу механиков и прибыла на фронт только за месяц до начала наступления, а уже стала заправским оружейником.
Самолеты совершают повторные вылеты. Начальник штаба майор Залищанский имеет все основания быть довольным: плановая таблица выполняется, как на летно-тактических учениях. Только во второй половине дня происходит заминка. Случилось то, чего нельзя избежать во время боев. Один самолет с трудом совершил посадку. К нему поспешили инженер полка Пехов с Дегтевым.
— Так я и знал, жди чепе, — полушутя говорит Пехов, — заяц дважды перебегал летное поле... — Дегтев, усмехаясь, поддакивает ему, он знает, что главный терпеть не может, когда зайцы шныряют по аэродрому.
Пехова и его помощников больше всего огорчило, что поврежден воздушный винт. В резерве ни одного. Значит, машина выбыла из строя? Но с этим никак нельзя мириться.
Дегтеву первому пришло в голову простое на первый взгляд решение. Пока механик менял пробитую масляную трубку, Белов с Рассохой сняли винт и подвергли его хирургической операции, срезав конец поврежденной лопасти и уравняв с ней остальные. Странно выглядел винт, но тянул нормально.
***
«...Ровным, широким шагом они двинулись вперед. Провожающие остались на пригорке. Все молчали, отряд уходил по дороге в безграничную даль ослепительно белой равнины, в сияние радуги.
Красноармейцы уходили к видневшимся вдали струйкам дыма над сожженной Леваневкой, к прикорнувшим у снежных сугробов селам. Сжимая в руках винтовки, они шли в украинскую землю, растоптанную, задушенную немецким сапогом. Непобедимую, борющуюся, несгибаемую.
Люди молчали, до боли, до слез напрягая зрение, чтобы видеть их подальше, подальше, пока боевой отряд не растаял в лазурной дали, в снежном пространстве, в стоцветном, всепоглощающем блеске радуги».
Авраменко умолк, положив на колени «Известия», с напечатанной последней главой «Радуги».
Остаток длинного зимнего вечера механики проводили в землянке, наслаждаясь теплом раскаленной печурки и слушая волновавшую сердце повесть Ванды Василевской.
Никто не заметил, как в землянку втиснулся Пехов. Из задумчивости вывел его голос: «Так и задохнуться можно». Массов и Капитонов освободили место рядом, и сразу из самого уголка раздался голос:
— Товарищ инженер, я хочу в летную школу пойти. Как это сделать?
— И мне туда, куда Гриша Яглов просится, — выпалил сидящий рядом с ним Саша Никифоров.
— Ну что ж, посоветуемся с командиром. А сейчас я расскажу о другом. — Пехов вынул из кармана гимнастерки сложенный вчетверо лист бумаги и продолжал: — Решено послать письмо пионерам Коми.
И начал читать:
— «...Дорогие ребята! Вы живете глубоко в тылу, но мы знаем, что весь ваш день связан мыслями о фронте... К нам прислали самолет «Пионер Коми», построенный на средства, собранные вами. Сообщаем, что на этом самолете здесь, у Волги, летчики сбили четырех фашистских стервятников. Сейчас на нем летает лучший летчик нашей части, дважды орденоносец Петр Ратников. На его счету уже 11 сбитых немецких самолетов. Механиком на самолете работает техник-лейтенант Крылов...
— И трудится здорово, — раздаются голоса.
— Верно. Тут так и пишется: «...За отличную работу он награжден медалью «За боевые заслуги».
За вашу, ребята, заботу о Красной Армии примите горячую благодарность авиаторов. Помните, что своей отличной учебой в школе вы помогаете нам на фронте...»
— Командир считает, что это письмо должны подписать самые лучшие летчики и от специалистов — младший воентехник Выходов, сержант Чернова и младший сержант Капитонов. Согласны?
— Еще бы, письмо правильное!
Советские войска уничтожали окруженную группировку врага. Авиация помогала им обескровить и обессилить противника, создавая в воздухе заслон на маршрутах транспортных самолетов, содействуя наступающим дивизиям ударами бомбардировщиков и штурмовиков, ведя непрерывную разведку в кольце окружения.
Перед началом январской операции войск Донского фронта в дивизии состоялась тактическая конференция по обмену боевым опытом. Полковник Утин, выступавший с докладом, привел в пример умелую организацию блокады аэродромов истребителями 512-го полка: непрерывное дежурство одной-двух пар в своем секторе с последующим наращиванием группы и вызовом по радио штурмовиков при большом количестве транспортных самолетов давали хорошие результаты.
Полк сбил наибольшее количество «юнкерсов», причем блестящих успехов добились летчики Моторный, Макаров, Дубенок и Ратников. Они зажигали вражеские самолеты с первой атаки, при минимальной затрате боеприпасов. Штурман полка майор Семенюк проявил себя отличным разведчиком. Ему удалось установить, что после захвата советскими танкистами аэродромов в Тацинской и Морозовске, «юнкерсы» и «хейнкели», прилетающие с дальних аэродромов, заправляются на обратный путь в Большой Россошке, Гумраке и Воропоново. Здесь же располагались и истребители, прикрывающие посадку и взлет. Добытые данные оказались ценными не только для дивизии, но и для воздушной армии.
Непревзойденными мастерами в свободной «охоте» показали себя летчики 237-го и 581-го полков. В последних боях отличились Михайлик, Ривкин, Балюк, Минаев, принятые недавно в ряды Коммунистической партии. О возросшем мастерстве советских летчиков свидетельствовал и тот факт, что за истекший период на семь сбитых немецких самолетов приходился один свой. Утин призвал вдумчиво изучать, обобщать, распространять положительный опыт и еще больше повысить боевую активность.
Несмотря на то что не густо было в зимнем небе 1942 г. немецких самолетов, редко какие вылеты проходили без схватки с врагом.
Сержант Николай Никитин из 512-го полка, недавно назначенный старшим летчиком и принятый на партийном собрании в ряды Коммунистической партии, вылетел 10 января со своим ведущим капитаном Моторным на патрулирование в район Басаргино—хутор Гончара—Большая Россошка. Команду по радио «Прикрой» он услышал в тот момент, когда заметил под собой два Ю-52, взбегающих с полевого аэродрома. Самолет Моторного уже проделывал крутую спираль, атакуя «мессершмитта», который внезапно появился из-за облака. Никитин резко развернулся и на полной скорости устремился к ведущему. Он успел только заметить, как струя огня впилась в темный сгорбленный силуэт и «мессершмитт», сваливаясь на крыло, стал падать. В тот же момент машину Никитина встряхнуло и летчик почувствовал, что отказал руль поворота. Рядом пристроился Моторный: «Что с тобой?» Никитин хотел доложить, но сразу услышал: «Давай домой, «юнкерса» возьму сам».
Летчик выполнил приказание. На аэродроме пришлось садиться с прямой на фюзеляж, потому что была повреждена и воздушная система.
— Счастливо дошел, — удивился Белов, осмотрев все повреждения.
В период январского наступления советских войск в воздушных боях отличился и комсомолец Алексей Минаев, командир эскадрильи 581-го истребительного полка. Несмотря на молодость, лейтенант имел большой боевой опыт. После окончания Борисоглебской школы летчиков он с первого дня войны находился на фронте, из двухсот пятидесяти вылетов значительную часть совершил со своим звеном над Волгой.
Почти ежедневно летчик барражировал над северо-восточной частью окруженной вражеской группировки, в районе Орловка—Городище—Гумрак.
В этот раз Алексей Минаев вылетел в «свой» район с летчиками Савриковым, Браточкиным и Бычковым. Четырех Хе-111 они обнаружили вблизи от гумракского аэродрома. Вражеские летчики также заметили «яков» и бросились вверх, к облакам. Минаев предупредил этот маневр и со своим ведомым Савриковым устремился наперерез. Две трассы одновременно впились в носовую часть и в гондолу стрелка вражеского самолета. «Хейнкель» сорвался вниз. Бычков с Браточкиным атаковали другого бомбардировщика. Тот слегка задымил. Но летчики знали хитрые повадки врага, который нередко теперь имитировал пожар. Они сопроводили «хейнкеля» огнем. Тем временем с двух бомбардировщиков вывалились тюки и зависли на парашютах. Ветер погнал их к Волге. «Хейнкелям» удалось спрятаться в облаках.
Лейтенант Минаев докладывая майору Шишкину о результатах вылета, с уверенностью заявил командиру, что ни один килограмм груза не дошел до противника.
За отличную работу при сопровождении 12 января группы Пе-2 лейтенант Минаев получил благодарность от генерала Туркеля.
Не обходилось без потерь и с нашей стороны. В бою над Россошкой был сбит заместитель командира эскадрильи 581-го полка лейтенант Ильченко. Не вернулись на аэродром пилоты сержанты Девяткин и Микоян. 18 января погиб командир 512-го истребительного полка майор Бинов. С сержантом Моросниковым он вылетел на сопровождение штурмовиков. Подойдя к Орловке, «илы» стали обстреливать вражеские машины и обрушили на них бомбовый груз. С земли ответили огнем. Майор Бинов подал ведомому команду «Атакуем» и устремился вниз. Прикрывая командира, Моросников тоже ввел свой самолет в пике. Он увидел трассы с самолета ведущего, заметил вспышки зениток на земле, а еще... Не хотелось верить своим глазам: самолет командира врезался в землю.
Печальная весть болью отозвалась в сердцах однополчан. За эти месяцы они прониклись чувством дружбы и уважения к командиру — энергичному, упорному и отзывчивому человеку и бесстрашному воздушному бойцу. Всем в полку было известно о его боях над Волгой, о таране на «лагге», о числе сбитых им лично самолетов, и все тяжело переживали его гибель.
Завершалась наступательная операция, начатая 10 января войсками Донского фронта с целью уничтожения окруженного противника. Еще раз советское командование предложило армии Паулюса гуманные условия капитуляции. Еще раз артиллерия открыла сокрушительный огонь и двинулись в атаку танковые полки. Войска фронта подошли к окраинам города и вскоре соединились у Мамаева кургана с войсками 62-й армии. Все эти дни авиация срывала попытки немецких транспортных самолетов проникнуть в кольцо окружения. Инициатива прочно находилась в руках советских летчиков; они наносили противнику и в воздухе и на аэродромах тяжелый урон, который исчислялся сотнями уничтоженных немецких самолетов. В боевых распоряжениях и оперативных сводках штаба дивизии события последних дней над Волгой отражены так:
«28 января 1943г. Экипажи в свободном полете уничтожали транспортную авиацию противника в районе кольца окружения. Совершили 62 самолето-вылета. Для 581-го истребительного авиационного полка прибыло 3 самолета Як-1 — подарок саратовских колхозников.
2 февраля. Дивизия боевых действий не вела. Погода: до 12.00 — снегопад, видимость — 100—200 метров. В 13.30 прибыло приказание командующего воздушной армией генерал-лейтенанта Руденко о прекращении боев. В 14.00 получено сообщение из 16-й ВА о полном разгроме окруженных фашистских войск.
3 февраля. Занимались боевой учебой. Технический состав продолжал восстановление неисправной материальной части, производил регламентные работы.
4 февраля. Указом Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик (Приказом НКО от 3 февраля 1943 г.) 220-я иад преобразована в 1-ю гвардейскую истребительную авиационную дивизию. В составе дивизии: 512-й иап — командир гвардии капитан Моторный, 581-й иап — командир Герой Советского Союза гвардии майор Шишкин, 237-й иап — командир гвардии майор Мельников.
5 февраля. В 11.30 личный состав 1-й гвардейской истребительной авиационной дивизии был выстроен на аэродроме для митинга. Вручал правительственные награды и гвардейские знаки личному составу заместитель командующего 16-й воздушной армией полковник Виноградов.
7 февраля. Проводили тренировочные полеты. Состоялась конференция по обобщению боевого опыта. Ездили на экскурсию в город».
На конференции в 512-м истребительном полку был зачитан приказ, подписанный новым его командиром гвардии капитаном И. П. Моторным. В приказе—некоторые итоги с 9.10.42 г. по 1.2.43 г.: боевых вылетов — 1007, воздушных боев — 210, сбито — 53, уничтожено на земле — 43.
***
Долгие дни и недели в боях у волжской твердыни люди несли на себе огромную, ни с чем не сравнимую тяжесть. Смерть вырывала из их рядов боевых друзей, но не сломила их стойкости.
Тяжелая битва завершилась победой.
Грозное воинство, мечтавшее о покорении нашей страны, здесь, на Волге, было превращено в сброд.
Выступая на митинге личного состава по случаю завершения великой битвы, заместитель командующего воздушной армией полковник Виноградов подвел итоги боевых действий дивизии над Волгой.
Своими сокрушительными ударами дивизия нанесла большие потери фашистским войскам. Ее боевые действия в составе Военно-воздушных сил являются примером мужества, отваги и летного мастерства, ярким показателем беззаветной преданности своему народу, социалистической Родине, Коммунистической партии.
В боях за город на Волге летчики более семи тысяч раз поднимались со своих аэродромов, провели сотни воздушных боев, уничтожили 334 вражеских самолета в воздухе и 54 — на земле. Немалый вклад в дело разгрома врага!
В заключение полковник объявил Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза Ивану Порфирьевичу Моторному, Валентину Николаевичу Макарову и Захару Владимировичу Семенюку.
И славу преданных сынов
Народа-исполина
Мы пронесем, громя врагов,
От Курска до Берлина.
Ю. Яновский «Полковая песня»
Заря победы занималась над страной. В середине января пришло сообщение: прорвана блокада Ленинграда. Еще не окончились бои у Волги, как началось наступление на Северном Кавказе. Оно завершилось освобождением обширной территории края. Советские войска добились успеха на Верхнем Дону, уничтожив между Воронежем и Кантемировкой окруженную вражескую группировку. Утром 8 февраля 1943 г. части 60-й армии ворвались в Курск, а к вечеру он был полностью освобожден. Алые флаги вновь развевались в центре Донбасса. Стал свободным Ростов.
Поражение на юге заставило гитлеровское командование предпринять все меры, чтобы изменить обстановку. Для восполнения людских и материальных потерь оно провело в стране тотальную мобилизацию и бросило ни Восток собранные отовсюду соединения и технику.
Вражеское контрнаступление, начатое 19 февраля, имело далеко идущие цели, но, хотя гитлеровские войска и добились некоторых успехов, вновь захватив часть Украины, попытка взять реванш за поражения провалилась. Дорогой ценой им доставалось продвижение на восток. Между тем Красная Армия накапливала новые силы для решающих боев, которые, по всей вероятности, должны были развернуться в районе Курска. Укрепляя оборону, фронты готовились к наступательным операциям.
16-я воздушная армия, в состав которой входила 1-я гвардейская дивизия, получила приказ перебазироваться на Центральный фронт. Весна застала ее полки на аэродромах близ Курска. Состав дивизии пополнился еще одним истребительным полком. Это был уже испытанный в боях крепкий коллектив.
Дневник полка, который вел один из его ветеранов капитан Владимир Андреевич Гайворонский, дает представление о боевом пути части. Вот несколько выдержек из этого дневника:
«22.ХI.1942 г. В полдень по радио было сообщено о преобразований нашего 180-го истребительного полка в 30-й гвардейский истребительный полк.
23.ХI. Вечером состоялось торжественное собрание. Подведены итоги боевой работы полка на Западном, Калининском и Юго-Западном фронтах.
На митинге заместитель командира по политчасти капитан Горячев вспомнил погибших Героя Советского Союза лейтенанта Макарова и батальонного комиссара Бедрина.
Выступали майор Хлусович (командир полка), капитан Пасечник, старший лейтенант Кузнецов и от имени командования соединения — тов. Лапин. Получены приветственные телеграммы от ветеранов полка майора Тимофеева и Героя Советского Союза Долгушина.
7.I.43 г. Полк получил Гвардейское знамя — вручал командующий Военно-воздушными силами Московского военного округа генерал-майор Сбытов.
Итоги боевой работы полка на 7.I.43 г. на Западном, Калининском и Юго-Западном фронтах: сбито самолетов противника — 227, штурмовыми действиями уничтожено — 4, автомашин — 365, зенитно-пулеметных точек — 11. бензоцистерн с горючим — 14.
13.III. 30-й гиап начал свое перебазирование на Центральный фронт на аэродром западнее Елец.
17.III. Полк выполнял боевую задачу по прикрытию 70-й армии в районе Дмитровск-Орловский. Технический состав обеспечивал боевые вылеты и работал на материальной части.
18.III. В течение дня выполнял боевую задачу по прикрытию железнодорожной станции Ливны и частей 70-й армии. С боевого задания не вернулся сержант Плеханов. Группа в составе шести экипажей (ведущий командир первой эскадрильи старший лейтенант коммунист Кузнецов) вела воздушный бой против двенадцати ФВ-190. Кузнецов сбил один ФВ-190. В этом бою самолет Кузнецова был подбит. Появилось пламя. Машина стала терять высоту. Летчик тянул на свою территорию. Два ФВ-190, преследуя Кузнецова, нагнали его, и один пристроился к горящему самолету. Выбрав выгодное положение, Кузнецов свалил свою машину на вражеский самолет, протаранил его, а сам выбросился с парашютом. Горящий самолет противника упал на землю...
6.V. В районе Орла проведено пять групповых воздушных боев. В результате сбиты три ФВ-190 и один Ме-109. Сбили: командир полка майор Хлусович — Ме-109, командир звена гвардии лейтенант Горголюк — ФВ-190, гвардии младший лейтенант Мамонов — ФВ-190, гвардии сержант Ефименко — ФВ-190. В воздушном бою погиб младший лейтенант Александров».
Ранняя весна. Такие же бескрайние поля, как и на Волге. 512-й полк получил приказ на вылет. В последние дни марта такие приказы прибывали все чаще и чаще. Только вчера экипажи приземлились на новом аэродроме, а сегодня задание: патрулировать над Курском, сопровождать штурмовиков и бомбардировщиков, вести разведку.
Сопровождение обычно не обходилось без воздушных стычек. В первом таком бою туго пришлось старшему сержанту Логачеву. В составе группы капитана Макарова вместе с Ратниковым, Хомичем, Никитиным и Жигаловым он сопровождал самолеты Пе-2. Логачеву удалось первому сбить «Фокке-Вульф-190». Самолет старшего сержанта был подожжен. Экипажи видели горящую машину. Но Михаил Логачев не погиб. На второй день, прихрамывая, весь в грязи, он вошел в домик на опушке леса и доложил начальнику штаба, что вчера с трудом перетянул линию фронта, приземлился возле Кучерявки и выскочил из горящего самолета.
Близ Курска и Белгорода в воздушных боях увеличили свой счет капитан Борисов, старший лейтенант Дубенок и лейтенант Ратников.
Петр Петрович Ратников теперь уже командовал эскадрильей. С первых его вылетов летом 1942 г. подполковник Герасимов, ведущие Ратникова, Моторный, Макаров и Семенюк, подметили в пилоте те качества, которые отличают настоящего воздушного бойца.
Ратников пришел в авиацию еще до войны. Молодой колхозник из Пензенской области поступил в Ульяновскую летную школу и после ее окончания неожиданно для себя попал в запасной полк в качестве инструктора. Это назначение он счел самой большой обидой, которую, не сдерживаясь, высказывал всем своим начальникам. Но от каждого из них получал неизменный ответ: «Вы сейчас нужны для обучения кадров».
Приказ есть приказ. Старший сержант старательно и добросовестно тренировал молодых пилотов, но мысль попасть на фронт не оставляла его ни на минуту. Однажды под горячую руку командир написал на рапорте Ратникова резолюцию, за которую ему потом нагорело. Вдогонку летчику в истребительный полк последовал приказ возвратить старшего сержанта на работу инструктора. Но Ратников все же остался в полку. Сила его доводов была настолько убедительной, что Герасимов не смог устоять против них и добился отмены приказа.
В боях под Курском личный состав дивизии продолжал умножать свои боевые подвиги.
Только недавно в дивизии поздравляли Моторного, Макарова и Семенюка с присвоением звания Героя Советского Союза, а вот теперь в торжественной обстановке происходит вручение гвардейских знаков, орденов и медалей. Полковник Утин прикрепляет к гимнастерке майора Семенюка сразу два ордена и шутливо замечает, сто скоро на его груди не останется свободного места. Горячо жмет он руки Макарову, Моторному, Пехову. Ордена получают Бенделиани, Борисов, Лимаренко, Михайлик, Балюк.
1 мая личный состав полка дает клятву у алого полотнища Знамени. Гвардейское знамя вручает майору Моторному командующий 16-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации Руденко.
За два десятка километров от этого полевого аэродрома получают гвардейские знамена майор Шишкин и подполковник Мельников. Слова благодарности партии всех, кто выступает на митинге, звучат клятвой сражаться до полного разгрома врага.
В праздничный для дивизии день вышел первый номер рукописного литературно-художественного журнала «Гвардия». Полсотни страниц убористого шрифта воссоздали картины минувших боев, рассказали о подвигах и буднях героев-летчиков Захара Семенюка, Василия Шишкина, Чичико Бенделиани, Ивана Кобылецкого, о славных воздушных бойцах — штурмане полка Пилкине, летчиках Хлебникове, Корабельникове, Задворнове, Ратникове и Логачеве, о скромных тружениках механиках Лошаке и Массове, неутомимых трактористах, день и ночь готовивших аэродром к полетам. Журнал сразу завоевал популярность у летчиков.
Союзники не торопились с открытием второго фронта. В газетах печатались сообщения о том, что английский премьер находится в США. Приводилось выступление Черчилля: «...поэтому во всех наших военных планах мы должны вдохновляться, проникаться и руководствоваться высшей целью — схватиться с противником в благоприятных или по крайней мере в терпимых условиях...»
— Сплошной туман, нолевая видимость, циклон за циклоном, а не второй фронт, — язвили по этому поводу на стоянках. — Не скоро, видать, пришьют последнюю пуговицу. Все продолжается знакомство с «предварительными заключениями по поводу своих предложений относительно последующих военных мероприятий».
Вся тяжесть войны, развязанной гитлеровцами, легла на плечи советского народа.
Люди не покладая рук трудились для фронта. Десятки тысяч курян возводили оборонительные сооружения в местах грядущих боев.
***
О масштабах воздушных боев можно судить по сообщению о налете немецкой авиации на Курск 22 мая 1943 г. Нашими истребителями, говорилось в этом сообщении, при отражении налета, по неполным данным, сбито 56 немецких самолетов. В том числе только 30-м гвардейским полком было сбито 18 самолетов.
Бросив на Курск почти тысячу самолетов, германское командование преследовало цель вывести из строя его железнодорожный узел. В небе над городом воздушные бои велись с не меньшим напряжением, чем над Доном и Волгой. Но их результаты неизменно свидетельствовали о том, что немецкая авиация утратила свое былое превосходство. Почти каждая схватка заканчивалась большими потерями для врага.
Подполковник Мельников поднял в воздух истребителей, когда стрелка часов приблизилась к шести утра. Задача уточнялась по радио, на маршруте. Впрочем, перед каждой группой и парой открывался широкий простор для самостоятельных действий. Молодые коммунисты младший лейтенант Максименко и его ведомый младший лейтенант Крючков заметили «юнкерсов», направлявшихся к городу на большой высоте. Летчики устремились к группе, но натолкнулись на «мессершмиттов» Завязался воздушный бой. Ведущий пристроился к одному Ме-109 и с короткой дистанции открыл огонь. Фашист упал южнее Фатежа.
В это время к бомбардировщикам приблизилась другая пара «яков». С первой же атаки Павла Оскреткова загорелся «юнкерс», второго они сбили вместе с младшим лейтенантом Денисовым. В самолете Оскреткова в нескольких местах был пробит радиатор. Летчик еще некоторое время держался в воздухе, но вскоре вынужден был пойти на посадку.
Севернее Курска в строй вражеских бомбардировщиков врезались истребители, ведомые заместителем командира эскадрильи 30-го гвардейского полка старшим лейтенантом Гаврилом Бабенко. В ожесточенном бою на большой высоте трех сбил ведущий, столько же — ведомый Виталий Сильковский: первого и второго в районе села Медведовка, третьего — вблизи Волобуево.
Командир первой эскадрильи капитан Пасечник со своей группой перехватил бомбардировщиков западнее Золотухино. По сигналу ведущего летчики атаковали «юнкерсов» с разных направлений. В этом бою правило «делай как я» применялось во всей полноте. Первым уничтожил вражеского бомбардировщика командир эскадрильи. Старший пилот Михаил Ренц и пилот Иван Ефименко отвлекли на себя двух истребителей «Фокке-Вульф-190» и, измотав их в бою, сбили в районе Шумской. Младший лейтенант Филиппов также дрался с «фоккером» и поджег его. А в это время лейтенант Александр Горголюк и младший лейтенант Петр Балмыкин близ своего аэродрома вели бой с вражескими бомбардировщиками и истребителями. Горголюк зажег «хейнкеля» и «юнкерса», Балмыкин — ФВ-190.
Свидетелями боя заместителя командира полка гвардии старшего лейтенанта Ивана Александровича Игнатьева были жители села Тазова.
Советский истребитель атаковал два десятка «юнкерсов». Невзирая на то что враг всякий раз встречал его огневой завесой, Игнатьев действовал с исключительным упорством, умно и расчетливо. Три вражеских самолета догорали на земле, когда подбитый «як» Игнатьева начал беспорядочно падать. Летчик покинул машину, но парашют не раскрылся, и он погиб.
На Курской дуге, как и в воздушном сражении над Кубанью, продолжалась упорная борьба за господство в воздухе. Крупная операция по уничтожению вражеских самолетов на аэродромах осуществлялась совместными усилиями нескольких воздушных армий. Ответные удары авиации противника наталкивались на заслоны истребителей. Терпели неудачу и попытки вражеских бомбардировщиков вывести из строя коммуникации советских войск.
На пороге июня с новой силой разгорелись воздушные бои. Имя летчика Михайлика не сходило со страниц оперативных сводок штаба-дивизии. Многие уничтоженные «фоккеры» приходились на его долю. Двоих он сбил 30 мая над аэродромом, прикрывая посадку группы Пе-2.
— Ой ты, чубчик, чубчик кучерявый, — встречал его на старте шутливой песенкой Паша Оскретков. — Сколько можно?
— Так я ж на пару с Максименко, — отвечал ему в тон раскрасневшийся и ставший от этого еще красивей Яша Михайлик.
Чаще и чаще по сигналу ракет поднимались с аэродрома самолеты Кобылецкого, Ищенко, Балюка и Максименко. В один из таких дней не вернулся летчик Иван Ищенко[15].
...В ночь на 2 июня майор Никифоров, старший офицер оперативного отделения штаба дивизии, дежурил на КП. Ничто не нарушало тишины короткой летней ночи.
Предрассветная прохлада заполнила комнату и заставила накинуть шинель. Мысли снова и снова возвращались к родному городу. Недалеко от Курска он родился. Там прошло детство.
Неожиданно издалека донесся едва уловимый гул, а продолжительный гудок зуммера поднял со своего места телефониста.
— Идут тридцать бомбардировщиков курсом двести тридцать градусов.
На размышления не оставалось времени: гул нарастал, немецкие бомбардировщики вот-вот пройдут через аэродром к городу. Никифоров принял решение поднять две эскадрильи 30-го полка. Передал команду о готовности в другие полки и доложил обо всем начальнику штаба полковнику Лиховицкому[16].
Полковник Утин прибыл на КП вместе с начальником штаба. Он выслушал доклад дежурного и подошел к радиостанции. В приемнике отчетливо слышались команды ведущих. Бой нарастал. В комнату врывались его звуки: натужный рев моторов, треск пулеметных и пушечных очередей.
Одну четверку первой эскадрильи в составе Мамонова, Селиванова и Кольцова повел гвардии лейтенант Горголюк. Для Александра Горголюка это был 376-й вылет. Боевое крещение он получил 22 июня 1941 г. над Львовом и с тех пор много раз встречался с врагом в воздушных боях. Первого «мессершмитта» летчик уничтожил на Калининском фронте, защищая Москву, одиннадцатого — несколько дней назад над Курском.
С разных направлений сомкнутым строем к городу шли бомбардировщики под прикрытием истребителей. Черные треугольники четко вырисовывались в небе. Звено атаковало одну группу на дальних подступах к городу. Летчикам удалось сразу свалить четырех «юнкерсов» и нарушить их строй. Однако стрелки отбивали атаки, теперь с помощью подоспевших истребителей.
Горголюк сбил еще одного «юнкерса», но его положение с каждой минутой усложнялось, потому что Мамонов и Селиванов были оттеснены, а самолет Кольцова упал подожженный. Бой продолжался до тех пор, пока всплеск огненной волны в кабине не опалил летчика. Неуправляемая машина понеслась вниз. Тогда, собрав все силы, Горголюк оттолкнулся от сиденья и дернул за кольцо парашюта...
Такую же группу бомбардировщиков встретила в районе Золотухино вторая четверка, ведомая капитаном Королевым. В ней находились младший лейтенант Филатов, лейтенант Ренц и младший лейтенант Филиппов. Группа нанесла удар по всему строю бомбардировщиков, заставив их рассредоточиться. Королев с Филипповым стали преследовать одиночные самолеты. Другая пара завязала бой с истребителями. Возвратившись на аэродром, ведущий доложил майору Хлусовичу о результатах вылета: два сбитых Ме-110 и один «Фокке-Вульф-190», своих потерь нет. Через полчаса четверка вновь поднялась в воздух.
В эти минуты вблизи Золотухино с «юнкерсами» и «фоккерами» дрались также младший лейтенант Сильковский и младший лейтенант Котов. В пылу боя они не замечали численного перевеса, который был на стороне противника. После первых же атак летчиков неподалеку от села Николаевки на глазах колхозников сорвался вниз желтокрылый, помеченный двумя черными крестами самолет и, скосив плоскостью высокий стог прошлогодней соломы, зарылся глубоко в пашню. На полпути к Курску истребители подбили еще два «юнкерса». В этом бою погиб Сильковский. В его самолет попало несколько снарядов, и он штопором пошел вниз.
В донесении штаба 30-го гвардейского полка сообщалось, что за 2 июня сбито 10 вражеских самолетов. Не вернулись Кольцов и Сильковский. Горголюк отправлен в елецкий госпиталь.
В этот день геройски сражались летчики и 581-го полка. Майор Шишкин по приказанию, переданному майором Никифоровым, направил группу истребителей на перехват «юнкерсов» Одну шестерку повел заместитель командира первой эскадрильи старший лейтенант Николай Котлов. С тех пор, как после продолжительного лечения в госпитале он прибыл в полк, прошло около полугода. Хотя по-прежнему летчик сильно хромал (все время напоминала о себе укороченная нога), редко какой вылет обходился без его участия.
Старшему лейтенанту поручали теперь практическое обучение и ввод в строй молодежи. Он охотно брался за это дело, сочетая рассказ о боевом опыте полка с показом в бою.
Как только истребители набрали высоту и легли на заданный курс, они встретили две шестерки Хе-111. Ведущий дал по радио команду и с пикирования открыл огонь, сбив первой очередью вражеский бомбардировщик. За ним устремилась вся группа. Когда она выходила из атаки, на самолеты Котлова и его ведомого сверху нацелились «мессершмитты». Летчикам удалось выйти из-под удара, применив «ножницы», и теперь, используя высоту, они в свою очередь атаковали ведущего немецких истребителей.
Разгорался бой, в котором численное преимущество было на стороне противника, старший лейтенант Котлов оставался вдвоем с ведомым — остальные летчики ушли за «хейнкелями» и были далеко. Могли выручить только мастерство, дерзость и хладнокровие. В смертельной схватке с врагом Котлов в полной мере проявил высокие качества умелого воздушного бойца.
Уже третий «мессершмитт» срывался вниз от огня ведущего. Ведомый прикрывал его, отражая удары остервенелых фашистов. Снова пара пошла в атаку, и длинная трасса с «яка» прочертила свой след к самолету противника. Во время разворота Котлов едва не столкнулся с «юнкерсом» из девятки, проходившей рядом. Он успел нажать на гашетку, и пятый по счету немецкий самолет, охваченный пламенем, понесся к земле. Но загорелся и «як». Котлов покинул кабину. Солдаты и командиры стрелковой дивизии, с волнением наблюдавшие за боем, подобрали смертельно раненного летчика. Последняя победа стоила жизни Николаю Котлову — самоотверженному бойцу, не знавшему страха в борьбе с врагами Родины.
2 июня воздушные бои продолжались с утра до позднего вечера. В штабе армии зафиксировали, что немецко-фашистская авиация потеряла 195 самолетов. Их уничтожили летчики 16-й и 2-й воздушных армии совместно с зенитчиками. Тяжелые потери заставили врага отказаться от дневных массированных ударов.
Накануне Курского сражения войска усиленно готовились к боям. Широко развернулись оборонительные работы. Самоотверженно трудились тысячи и тысячи" курян, восстанавливая предприятия, ремонтируя дороги, аэродромы, посадочные площадки.
Помощь фронту шла со всех сторон: из мастерских, где восстанавливались танки, мельниц, моловших рожь, пекарен, выпекавших хлеб для бойцов, из домиков, в которых стар и млад чинили обмундирование, из деревень, откуда колхозники уходили рыть траншеи, строить дзоты, возводить земляные валы. Большая часть продукции, изготовленная городом, поступала на фронт.
Комсомольцы Золотухинского района сразу сдружились с летчиками дивизии и воинами 51-го батальона аэродромного обслуживания, где сложило много девушек-ленинградок.
Секретарем районного комитета комсомола в то время работала боевая и энергичная девушка, в недалеком прошлом связистка Поныровского партизанского отряда Лида Караулова. Откликаясь на призыв райкома, молодежь охотно бралась за любую работу, начиная со стирки обмундирования и починки солдатского белья, оборудования землянок и прокладки дорожек в лесу, где расположились все батальонные службы и жили летчики, кончая ремонтом дорог и аэродрома. Соорудили такой лагерь и так «спрятали», что даже самому опытному разведчику не обнаружить его с воздуха.
Иногда на импровизированной сцене возникали концерты совместной художественной самодеятельности, и вместе с хором лейтенанта Лама, оркестром под управлением Беличенко звучали стихи в исполнении Лили Поляковой и Тони Кузнецовой, а баянист Майгур играл «русскую» для Лиды Карауловой, Ани Заболотской и техник-лейтенанта Кузубова.
Чем ближе лето, тем старательней экипажи изучали район предстоящих боевых действий, чаще вылетали на разведку аэродромов, станций разгрузки и расположения резервов, а на обратном пути штурмовали машины на дорогах по ту сторону фронта. Нередко разведка ..велась объединенными усилиями нескольких частей.
В полках прошли тактические конференции. Ветераны рассказывали молодежи о своем опыте борьбы с врагом, об особенностях различных типов вражеских самолетов. На конференции в штабе дивизии с выводами об использовании истребительной авиации в борьбе за господство в воздухе и анализом наиболее характерных воздушных боев выступил полковник Утин. Доклад об организации взаимодействия истребителей с бомбардировщиками и штурмовиками сделал начальник штаба полковник Лиховицкий. Командиры полков Моторный, Мельников, Шишкин и Хлусович рассказали о свободной «охоте», боевых порядках во время прикрытия наземных войск, маневре и огне в бою.
В эти дни не теряли зря времени механики и техники. Они готовили к большим боям всю материальную часть и резервные самолеты. Да, настали времена, когда в дивизии уже имелись резервы: авиационные заводы перешли на поток, росла их производительность, больше и больше выпускалось истребителей — легких, быстрых, с мощным вооружением.
Старший инженер дивизии Павел Иванович Чернов со всей тщательностью проверил состояние самолетов в полках и пришел к одному выводу — хорошо, а машины за номерами 20108 и 37108 посчитал образцовыми... Эти самолеты обслуживали старшина Гончаремко и старшина Лазарев. Они получили от командира дивизии поощрения. В приказе был отмечен и инженер-подполковник Чернов — за отличную организацию работы технического состава, исключавшую аварийность.
Готовились к боям и связисты. Средства связи теперь стали более совершенными, без четко работающих приемника и передатчика не мыслился ни один вылет. Особенной заботой энергичного начальника связи дивизии воентехника 1-го ранга Сергея Павловича Федорова, его помощников, в полках офицеров Квасницкого, Корнева, Бархатова была подготовка к четкому радиообмену. От летного состава требовалось знание «на зубок» «Указаний по воздушной радиосвязи», разработанных штабом армии незадолго до начала сражения. В них с исчерпывающей полнотой излагались вопросы взаимодействия всех родов авиации, наведения и управления истребителями, действующими по целеуказаниям наземных войск.
Подготовкой к решающим боям была пронизана вся партийно-политическая работа. В эскадрильях к тому времени были созданы первичные партийные организации. В полках прошли выборы в партийные бюро, куда вошли лучшие из лучших летчики и механики.
Коммунисты выступали с беседами о своем опыте воздушных боев и обслуживания техники. Поучительными были рассказ лейтенанта Никитина о разведке и восстановлении ориентировки, старшого техника лейтенанта Дегтева — о режиме работы двигателя в воздушном бою, лучшего механика Синякова — о монтаже водомаслосистемы, подполковника Мельникова — «Черты советского аса», лейтенанта Ренца — «Вертикальный маневр в бою».
Комсомольцы обсудили свои задачи в боях. Больше всего всех волновала работа средств связи, потому что у аппаратуры сидела исключительно молодежь. В перерывах между боевыми вылетами агитатор политотдела майор Минаев, помощник начальника политотдела по комсомольской работе старший лейтенант Кузьмин рассказывали о боевом пути дивизии, прославленных командирах, читали письма летчикам от тружеников Курской области и авиастроителей.
Все чаще на старте появлялись «молнии», короткие, в несколько слов, но такие, что запоминались надолго. «Слава гвардии младшему лейтенанту Лимаренко, сбившему в одном воздушном бою два самолета противника!», «Бейте врага, как Яша Михайлик!» А то попросту фотография с подписью в одну строчку.
Всех обеспокоили ошибки и промахи, которые нет-нет и допускались в эскадрильях. Нельзя было пройти мимо пусть даже отдельных фактов небрежного отношения к обслуживанию техники. Механик Банков не закрепил прицел, и поэтому летчик в воздухе оказался безоружным. По невнимательности лейтенанта Денисова произошла авария самолета. Кто-то из летчиков безо всякой надобности, а так — «для показа», вздумал выполнять на малой высоте различные фигуры высшего пилотажа.
К сражению готовилась вся страна. Советские люди самоотверженно трудились в глубоких забоях, у доменных печей, на нефтяных промыслах, а цехах новых заводов Они творили чудеса. Нескончаемым потоком шел уголь Кузнецка и Караганды к металлургам Магнитогорска, Ижевска и Нижнего Тагила, чтобы обернуться башнями могучих танков, орудиями, снарядами, самолетами.
Колхозы направляли на фронт хлеб и мясо, нужные для победы, как танки и боеприпасы.
Части, расположенные на Курском выступе, находились в полной боевой готовности. Ночью 4 июля дивизия получила задачу: «Всем составом с рассвета 5.7.43 прикрывать боевые порядки наших войск в районе Поныри».
Техников и механиков подняли в предрассветных сумерках. С машин сброшено маскировочное одеяние. Отряд оружейниц устремился к самолетам. Последняя проверка пушек и пулеметов. Сержант Бакуменко работает за двоих, ему нужно успеть и к «пятерке» Кобылецкого и к «семерке» Бенделиани, Роза Дубликанова спешит к самолету командира эскадрильи, Зина Малинина — к соседнему. Девушки еще не успели подсоединить боеприпасы, как замечают возле себя озабоченные лица инженер-подполковника Чернова и воентехника 1-го ранга Федорова. Надо покидать машину. Сейчас начнется проверка.
Федоров приказывает запустить мотор и, услышав треск в приемнике, спрашивает у механика:
— Самолет был в -ремонте? Свечи менял?
— Да.
— Вот откуда «концерт». Послушайте.
В шлемофонах шум.
— Доверните угольники.
Федоров терпеливо ждет, пока будет выполнено его приказание.
«Слушайте теперь», — показывает он жестом механику.
Потом направляется к следующему самолету. Техники и механики тщательно осматривают машины, заглядывают в самые укромные уголки, смахивают с фюзеляжа веточку или листочек, вытирают на ходу масляные пятна. Проба моторов идет во всех концах леса, когда в этот грохот врывается команда: «Воздух!»
Приглаживая на ходу обильно смоченные водой густые черные волосы, спешит к самолету Максименко. Балюк по привычке отбрасывает за спину планшет и что-то поясняет Оскреткову. Шерстнев тянет второй парашют: мал человек ростом, нужно подняться повыше на сиденье. Как всегда, шутит и улыбается Лимаренко. Ратников по-пионерски поднимает руку, сразу прижимая ее к сердцу, заметив среди дубков растерянное лицо Ольги. Девушка что-то говорит, и хотя Ратников не разбирает слов, он по движению губ понимает: «Счастливо возвращаться».
Сражение разгоралось на земле и в воздухе. Его началом послужила артиллерийская контрподготовка 13-й армии.
Только-только поднялось солнце, а уже возвратились с задания группы Бенделиани и Ратникова.
— Артиллерия противника ведет огонь, его бомбардировщики висят над обороной 13-й армии,—доложили летчики.
С аэродрома взлетели истребители 30-го гвардейского полка. В районе Ольховатки они встретили полсотни Ю-88 в сопровождении «фоккеров». Начался неравный бой. Группа заставила врага неприцельно сбросить бомбы. Она сбила четыре самолета, но и сама понесла потери: горящие машины покинули с парашютами Филатов, Луговой и Ефименко.
Все эскадрильи поднял в воздух подполковник Шишкин. Он руководил своими группами, находясь вместе с летчиками в строю. Потери противника в три раза превысили потери полка. В бою отважно вел себя, как и надлежит коммунисту, летчик Синельников. Тяжело раненный, он довел подбитую машину до своего аэродрома.
Группы истребителей из этого полка, ведомые Борисовым, Минаевым и Зелениным, несколько раз направлялись в район Малоархангельска, преграждая путь немецким самолетам.
В районе Ольховатки, вблизи Понырей, противник наносил свой главный удар по обороне 13-й армии, пытаясь пробить брешь «тиграми,», «фердинандами» и бронетранспортерами с пехотой. На помощь наземным войскам пришли бомбардировщики и штурмовики, сопровождаемые истребителями. Сюда были направлены основные силы 16-й воздушной армии.
В 13.40 после короткой передышки вновь взлетела шестерка Бенделиани. Станция наведения армии «Приклад» встретила ее командой вблизи Понырей. Ведущий услышал в наушниках:
— «Юнкерсы» справа. Пять групп «юнкерсов». Атакуйте!
До ста немецких бомбардировщиков шли на разных высотах, и первая группа уже переходила в пикирование. Бенделиани мгновенно оценил обстановку. Едва успев произнести отрывистые слова команды, он устремил свой самолет на ведущего «юнкерса» и поджег его с первой атаки. Второго бомбардировщика быстро сбил капитан Балюк. В тот же момент летчики заметили приближающихся «мессершмиттов». Группа стала набирать высоту. Пара Максименко вступила в бой с истребителями, четверка повторила атаку на «юнкерсов». Используя превышение и солнце, Максименко на двухтысячной высоте приблизился к двум «мессершмиттам» и сбил ведомого. Бой продолжался.
Группа возвратилась на свой аэродром через 40 минут Бенделиани вел ее до самой посадки, несмотря на то что его самолет был поврежден.
По вызову с КП 16-й воздушной армии в район Ольховатка—Поныри непрерывно приводили новые группы истребителей. Четверка младшего лейтенанта Калмыкова встретилась над Теплым с группой «фоккеров», сопровождающих Хе-111. На высоте 4000 м ведущий сбил одного ФВ-190. Одного «фоккера» сбил и лейтенант Маркевич, применив вертикальный маневр, но вскоре сам оказался под большой угрозой. К нему на помощь подоспел младший лейтенант Шерстнев. В воздухе завертелся подожженный вражеский истребитель
Станция наведения «Пуля» с начала и до конца руководила боем группы Пасечника с самолетами Ме-110. В течение нескольких минут истребители сумели уничтожить три вражеские машины. Коммунист Пасечник 5 июля увеличил свой личный счет до 15 сбитых вражеских самолетов.
Неоднократно перехватывали бомбардировщиков командир эскадрильи капитан Королев и его ведомый младший лейтенант Филатов. Одну большую группу из нескольких десятков Ю-88 они встретили над Ольховаткой. Молниеносной атакой Филатов сбил «юнкерса», а на выводе из атаки увидел вблизи от себя четырех ФВ-190. Применив боевой разворот, он оказался выше немецких истребителей и поджег ведущего. Вместе с Королевым они сбили еще одного.
В тот же день Александр Филатов был принят кандидатом в члены партии, как особо отличившийся в бою.
Перед вечером, когда заканчивался пятнадцатый час напряженной работы, по аэродрому разнеслась весть о подвиге, совершенном лейтенантом Виталием Поляковым.
Виталий вылетел в группе в район Вторые Поныри навстречу вражеским бомбардировщикам. Над Верхне-Смородинским летчики обнаружили шесть Хе-111 с несколькими ФВ-190. Лейтенант Шерстнев и младший лейтенант Маркевич отражали атаки истребителей. Лейтенант Калмыков с младшим лейтенантом Поляковым атаковали «хейнкелей». Когда Калмыков был подбит, Виталий продолжал сражаться один. Бомбардировщики яростно обстреливали советский самолет, и во время одного из заходов истребителя им удалось поджечь его.
С горящими плоскостями Поляков пошел на таран ведущего Хе-111. Через минуту бомбардировщик уже пылал возле населенного пункта Возы, а Поляков спустился с парашютом в расположение наших войск...1
Медленно угасал жаркий июльский день. Солнце уже скрылось за далью полей. На глазах меняли окраску зеленый ковер аэродрома, еще недавно поблескивающие самолеты, кроны ольхи и вязов. Словно чья-то нежная рука прикоснулась к лицам людей, разгладила складки, стерла полосы вокруг глаз, смыла пот со лба.
Отбой полетам...
А по лесу уже разносятся звуки баяна Георгадзе. Готовят свое выступление участники самодеятельности Фердман с Титовым. Приняв облик Гитлера и Геббельса, они с уморительным видом спрашивают: «Сколько сегодня наших сбили?»
Не всем суждено спать в эту ночь после трудного дня. Завтра опять вылеты на рассвете. Не скоро придут в свои землянки механики. Ведь им трудиться за полночь. Не до сна и работникам штаба. Уже получена боевая задача Нужно подготовить расчеты и приказы, доложить в армию итоги сегодняшнего дня. И прежде чем подписывать оперативную сводку, Долиевский еще раз сверяет цифры. Воздушных боев — 27, сбито — 31, подбито — 10. Свои потери: 9 самолетов, 5 летчиков... Чернов, рассматривая телефонограммы, утверждает акты на списание машин. Над схемами корпит Федоров. Пересматривая таблицу позывных, бодрствует Фролов, хотя ему скоро выезжать на армейский пункт наведения. Углубился в расчеты майор Никифоров. В походной метеостанции трудится майор Плаунов с кодировщиками. Не радует прогноз погоды, приближается циклон
Пустуют нары в землянках батальона обслуживания: прибыло горючее, на подходе продукты.
Всю ночь, а быть может, завтра и послезавтра будет пустовать койка того, о ком записано в штабе: «не вернулся». Кто это? Калмыков? Оскретков? Антонов?
Нет, бой 5 июля для Антонова не был последним. Вот что он рассказал о своих первых шагах в полку и о самом бое.
«Еще в феврале, когда в степях бушевали метели и оборванные немецкие солдаты толпами сдавались в плен, мы, человек двадцать выпускников училищ, прибыли в дивизию. Нас распределили по эскадрильям, познакомили с летчиками, рассказали о героях и приказали изучать район вокруг города. «Цыплята», как называли мы в шутку друг друга, не блистали своим внешним видом, нахохлились и только во все глаза смотрели на летчиков: они казались нам насквозь прокаленными в огне.
Здесь долго не задержались: перебазировались поближе к Курску. Там понемногу стали летать. Именно понемногу: дальше аэродромов комэски не пускали, наверное тоже считали нас «цыплятами» (каждый успел налетать в школе часов по десять). Самые горячие обижались, но сделать ничего не могли: слово Макарова и Ратникова было непререкаемо.
Мне больше всех по душе пришелся Ратников, и не потому, что я попал к нему в эскадрилью. Командир — это сразу бросалось в глаза — был очень уважаемым и любимым человеком в 512-м полку. Белокурый, светлоглазый Ратников привлек меня своей живостью, энергией, а вместе с тем — уравновешенностью.
Командир больше других летал с нами. Он рассказывал нам о самых мельчайших подробностях воздушных боев, в которых участвовал при отражении налетов на Курск в мае и июне.
Нас втягивали в боевые действия, распределяя по одному, по два в группе.
На рассвете 5 июля нас подняли по тревоге — и сразу вылет. Я пошел в четверке Ратникова вместе с его заместителем старшим лейтенантом Козодаевым и лейтенантом Артеменко.
Встретили девятку бомбардировщиков Ю-88. В наушниках все время слышался голос командира, он предупреждал, чтобы не увлекался боем, не отставал в атаке и не сразу расходовал снаряды.
Потом нам дали команду лететь в другой квадрат. Здесь групповым огнем сбили один Ю-87 и сразу вступили в бой с подоспевшими «фоккерами». Вернее, дрались трое, я только старался не отставать от ведущего.
В тот день пришлось вылетать трижды. В одном бою Ратников был подбит и совершил посадку на нашей территории. Лишившись ведущего, я стал кружиться по небу, беспорядочно атаковать то одного, то другого «мессершмитта», пока не увидел, что из мотора выбивается сильное пламя. Огонь охватил кабину со всех сторон. Пришлось прыгать. Обгорел я сильно и попал в госпиталь. А там мне стало известно, что из полка сообщили в Липовцы, где жил отец, о гибели младшего лейтенанта П. К. Антонова в воздушном бою. К счастью, он получил мое письмо из госпиталя, которое опровергло это сообщение...»
Дни похожие, как близнецы, а вместе с тем такие разные. Похожие, потому что бесконечно длинные — со взлетами и посадками, с боями, которым теряется счет. Разные и несравнимые, потому что с молниеносной быстротой происходит смена событий.
В районе Ольховатка—Поныри противник непрерывно атакует, стремясь во что бы то ни стало прорвать оборону советских войск. Пехотинцы и артиллеристы стоят насмерть. Беспримерный героизм проявляют полки 70-й гвардейской стрелковой дивизии. 203-й гвардейский полк отражает непрерывные атаки сотен немецких танков, поддержанных бомбардировщиками. С ними ведут борьбу наша штурмовая авиация и истребители.
Все вылеты летчиков дивизии подчинены главной задаче: прикрыть войска, уничтожать немецкие бомбардировщики.
Подполковнику Шишкину докладывают командиры эскадрилий:
— Над Понырями вели воздушный бой. Савриков и Знатков сбили по одному ФВ-190. Знатков посадил подбитый самолет в районе Золотухино. Летчик ранен.
— Младший лейтенант Полянский завязал бой с двумя истребителями. Расстреляв весь боекомплект, пошел в лобовую атаку и отрубил плоскость «Фокке-Вульфу-190». Приземлился у танкистов.
— Зеленин, Савриков и Олькин сбили по одному бомбардировщику, два Ю-87 и один Ме-110. Подбит Бычков.
— Борисов поджег три «юнкерса». Сбит Савриков.
С неизменной своей улыбкой, растягивая слова, командир звена лейтенант Зеленин докладывает о вылете семерки Як-9:
— В пяти-десяти километрах севернее Понырей на высоте две тысячи пятьсот метров встретили пятнадцать Ю-87. Зашли с тыла парой и атаковали левого ведомого под ракурсом ноль четвертей. Двумя очередями сбили. После повторных атак «юнкерсы» рассыпались во все стороны, а в это время появилось шесть Ме-110. Атаковали и подожгли одного. «Тридцатисемимиллиметровки» били отлично. (Самолеты Як-9 имели на вооружении 37-мм пушки.)
Начальник штаба 512-го полка записывает:
«Старший лейтенант Ратников атаковал 18 бомбардировщиков, прикрытых истребителями. Моторный с Логачевым, Ратниковым и Березиным вылетели в район Поныри. Вели два групповых воздушных боя».
«В районе Поныри младший лейтенант Никитин атаковал из облачности пару ФВ-190 и на пикировании сбил одного. Николай Никитин в бою погиб».
В 237-м полку: «Вели 6 групповых боев. Сбито семь, подбито два. Не вернулись Ботик, Максименко и Оскретков. Сбит Маркевич. Самолет его сгорел, летчик выбросился с парашютом».
В перерывах между полетами проводится заседание партбюро. Обсуждается самый жгучий вопрос: прикрытие наземных войск. Собрались в капонире. Пришли всё ведущие групп. Парторг Шувалов предоставляет слово капитану Балюку. Он рассказывает о том, как ведут себя в бою молодые. Ведомые подчас невнимательны к радиосигналам, не «привязаны» к ведущим.
Короткий обмен мнениями, выступления Лимаренко, Бенделиани, Михайлика. После этого члены партбюро проводят беседы в эскадрильях. Примеры — сегодняшние бои.
Комсомольцы собрались под крылом самолета. Их неутомимый вожак Твилинев подталкивает Полякова, и тот, смущаясь, начинает свою беседу. Велитченко закрепляет дорисованный минуту назад плакат «Три богатыря». Только богатыри не на конях. На плакате стихи:
Кто такие эти трое?
Чем известны их дела?
Это — асы, три героя,
Три пилота, три орла.
Семенюк в бою отважен,
Бьет фашистов наповал.
Смел наш витязь и бесстрашен,
Месть несет во вражий стан.
Как взлетит Василий Шишкин,
Бьет врага и в бок и в лоб,
Фрицу — горе, фрицу — крышка,
Обеспечен верный гроб.
Нет такой фашистской дряни,
Чтоб от сокола спаслась,
Истребитель Бенделиани —
Это наш советский ас.
В перерывах между вылетами в полках читают письмо бойцов и командиров 70-й гвардейской Краснознаменной стрелковой дивизии и тут же скрепляют своими подписями ответ.
Из политотдела принесли Обращение Военного совета 13-й армии к летчикам 16-й воздушной армии. Военный совет от лица всех наземных войск передает летному составу горячую благодарность за активную поддержку с воздуха[17].
Вечером состоялся митинг. Выступали Мамонов, Ратников, Зеленин, Голубкин, Моторный, Балюк. Они сказали о готовности летчиков выполнить любое задание. Митинг решил:
а) Главная задача истребителей — уничтожение вражеских бомбардировщиков — будет выполнена с честью.
б) Все силы летного и технического состава будут приложены к тому, чтобы очистить советское небо от фашистских стервятников.
в) Технический состав отдаст все силы на быстрейшее и качественное восстановление и подготовку материальной части к боевой работе.
Решение подписали Моторный, Ратников, Логачев, Пехов, Голубкин.
До линии фронта совсем близко. С возвышенности, где расположен аэродром, видны как на ладони танковые атаки и огонь артиллерийских батарей.
В эти дни напряженных боев летчики с благодарностью отзывались о станциях наведения. Истребители все время чувствовали в воздухе крепкую руку «Земли». Хорошо всем знакомые голоса офицеров воздушной армии с пунктов наведения, расположенных на поле боя, давали четкие и ясные приказания летчикам.
В дни сражения на долю восьмерки Ратникова однажды пришлось несколько десятков «юнкерсов» и Хе-111. Услышав команду пункта наведения «Атакуйте», он набрал с группой высоту и нанес удар на встречных курсах. Пункт наведения предупредил ведущего о появлении «фоккеров». Моторный со своей восьмеркой в районе Ольховатка—Поныри был нацелен пунктом наведения на группу Ме-110, которая показалась в просветах между облаками. Ведущий решил бить бомбардировщиков последовательно парами, при выходе их из облачности.
Капитан Макаров, вылетевший с четырнадцатью экипажами в район Саборовка—Поныри, принял сигнал: «Шестнадцать Ю-88 возле Ольховатки, высота — 500—1000». Обнаружив эту группу, истребители разметали ее. На первой же атаке Макаров, Логачев, Голубкин и Филимонов зажгли четыре бомбардировщика. «Земля» слышала все команды ведущего, четко управлявшего боем по радио.
Днем капитан Макаров повел группу в тот же район. Вражеские патрули стремились во что бы то ни стало перехватить и вытеснить истребителей из района боя, отвлечь и увести в сторону от своих бомбардировщиков. Прием не новый, хотя хитроумный. Макаров без труда разгадал этот замысел, четверкой связал их боем и заставил уйти из района Ольховатки, а основным составом группы атаковал «юнкерсов».
Командир стрелковой дивизии по радио передал горячую благодарность летчикам от пехоты, аплодировавшей им за мастерский удар.
С Макаровым летал Логачев. О нем ведущий рассказывал с восхищением: «Сработал так, что лучше нельзя». Был в группе и Комоликов. Два-три месяца назад ему приходилось слышать от своего командира горькие слова упрека: «С вертикалью дело не ладится». Сегодня Комоликов шел ведущим пары. «Фоккера», наседавшего на ведомого, он сбил на вертикальном маневре.
...Полк воевал по-гвардейски. В те дни здесь пели:
И славу преданных сынов
Народа-лсполпна
Мы пронесем, громя врагов
От Курска до Берлина.
***
Еще одна часть. Без нее история дивизии была бы неполной. В конце июня на аэродроме вблизи от Курска приземлилось 30 самолетов. Первый принадлежал подполковнику Алексею Борисовичу Панову. Он тут же направился в штаб дивизии и доложил полковнику Крупенину[18] о прибытии 67-го гвардейского истребительного полка.
Летчики полка защищали Москву, сумев в двухстах боях сбить 22 вражеских самолета. Потом Калининский фронт, а дальше — Юго-Западный. Рядом с дивизией полк сражался близ Харькова. Здесь 1 июля старший политрук Хасан Ибатулин со своей шестеркой вел бой с шестнадцатью вражескими истребителями. Результаты: сбитых шесть, своих потерь нет! Воевали и под Цимлянским, Абганерово, Калачом, где показали себя летчики Кукушкин, Смирнов, Латышев, и на Северо-Западном фронте.
— Будете находиться в резерве, — сказал Панову командир дивизии. — Таков приказ свыше.
Панов понял, что полк решили выдерживать до начала больших боев. Но трудно было объяснить летчикам вынужденное бездействие, особенно когда на Курской дуге разгорелось сражение.
Отвечая на настойчивые просьбы пустить полк в дело, командование ссылается на сложные метеорологические условия. В этом, конечно, есть свой резон: погода вконец испортилась. Инженер-майор Плаунов устал от низкой облачности, проливных дождей и гроз, а более всего от докладов, которые нужно давать в штаб армии каждые полчаса. Как сквозь строй, проходит он йод укоризненными взглядами летчиков. А что поделаешь? Тучи часто становятся над лесом стеной или бегут, кажется, со скоростью автомашины, разливая по аэродрому потоки воды.
Все же метеослужба нередко помогает: однажды с вечера предсказала ливневые дожди в районе аэродрома, и командир дивизии на рассвете предусмотрительно перебазировал эскадрильи в другое место, в другой раз благодаря точному прогнозу вылет штурмовиков с истребителями перенесли на более ранний час.
Летают все полки дивизии. Кроме 67-го. Они ведут разведку в районе Чувардино—Дмитровск-Орловский, прикрывают свои части и перехватывают вражеских бомбардировщиков, сопровождают группы Пе-2, наносящих удар вдоль шоссе Тросна — Кромы.
Войска Центрального фронта продвигаются вперед, нацеливаясь острием клина с юго-востока на Кромы. Противник упорно сопротивляется, подбрасывая из тылов резервы. Данные о передвижении и маневре его механизированных частей нужны командованию каждый час, и разведка ведется непрерывно. Сюда по заданию штаба воздушной армии командир 512-го полка майор Моторный направляет истребителей и чаще других старшего лейтенанта Ратникова.
Еще в начале июля, представляя молодого командира эскадрильи Петра Петровича Ратникова к высшей награде — званию Героя Советского Союза, — генерал-майор А. В. Утин писал, что в сотнях боевых вылетов, многочисленных воздушных боях (Ратников к тому времени провел их 85) и штурмовках вражеских аэродромов летчик проявил подлинное мастерство и мужество, уничтожив пятнадцать немецких самолетов, три из них над Курском.
Утром 24 июля из штаба прибыло приказание направить экипажи разведчиков в район Шаблыкино— Кромы — Ломовец, откуда немцы получали подкрепления. Ратников снова попросился в разведку и вылетел в паре с младшим лейтенантом Логачевым. Через полчаса с самолета ведущего было принято донесение. В нем говорилось о движении танков и машин из Кром. Тотчас поднялся в воздух штурмовой полк.
Через некоторое время Ратников коротко сообщил: «Район Ломовец, атакую «раму».
О последующем стало известно из доклада младшего лейтенанта Логачева и рассказов офицеров-артиллеристов. Над пунктами Ломовец, Гостомля, вблизи которых шли бои наших передовых отрядов, кружилась «рама», корректируя огонь своей артиллерии. Летчики приняли с земли приказ: «Сбить». Ратников атаковал «раму». Она сманеврировала и стала уходить, используя облачность. Летчики преследовали ее, а над Гостомлей Ратников протаранил немецкий самолет. И сам упал с большой высоты.
Погиб Петя Ратников... Это известие не укладывалось в голове. Два часа назад, получая от капитана Корнева позывные, он от души смеялся над новым мудреным названием радиостанции КП, а вчера вечером столько песен пропел с механиками. И вдруг — смерть.
Истребители начисто выметали небо над полем боя, пресекая попытки противника использовать свои бомбардировщики.
2 августа над районом Ломовец—Гостомля—Чувардино—Красниково в восьми групповых боях только 67-й гвардейский истребительный полк во главе со своим командиром Алексеем Борисовичем Пановым уничтожил двадцать пять вражеских самолетов без единой своей потери. Чтобы назвать героев этого боя, нужно перечислить почти всех летчиков: Шевелева, Пискунова, Федорчука, Латышева, Левко.
В сводках мелькали имена Латышева, Архангельского, Калабина, Федорчука, Новичкова, Левко и — короткие сообщения: «Два групповых боя — сбили одиннадцать», «Атака Архангельского — самолет противника развалился у Гостомли», «Федорчук сбил лично три ФВ-190, которые упали в районе Сосково—Мартьялово—Хмелевая», «Групповой воздушный бой — сбито четыре Ю-88, Новичков — два».
3 августа с ВПУ (вспомогательный пункт управления) на имя командира дивизии — теперь ею командовал полковник Владимир Викентьевич Сухорябов — была получена телеграмма:
«Личным наблюдением «штыков» сегодняшние действия ваших истребителей оцениваю хорошими и отличными. Экипажи Латышева и Шимбалова в воздушных боях проявили храбрость и напористость, не давая противнику бомбардировать наши войска. Всем экипажам, участвовавшим в сегодняшних боях, объявляю благодарность. Генерал-майор авиации Косых».
Новые объекты истребителей — районы Севск, Юпитер, Доброводье. Здесь дерутся полки Панова и Моторного. Редко в какой день не отличается в воздушных боях младший лейтенант Алексей Комоликов. Особенно достается от него «юнкерсам». Дубенок, Батяев, а с ними Голубкин и Акчурин ведут бои с «фоккерами».
Младший лейтенант Иванов, летчик 67-го гвардейского полка, перед очередным вылетом написал в партийную организацию: «Хочу в эти напряженные дни быть коммунистом. Не пожалею сил, а если потребуется — и жизни». Иванов подкрепил свое заявление двумя сбитыми «юнкерсами». Такие же заявления парторг полка принял от летчиков Левко, Лойко и Степаненко.
Передышка наступает как-то незаметно. Все реже слышится властный голос с КП о вылете.
Задача выполнена — ликвидирован орловский плацдарм немецко-фашистских войск.
Штабы полков уже получили задания суммировать боевые действия летчиков на Курской дуге. Заполнится строчка в историческом формуляре дивизии: «Воздушных боев — 199, уничтожено самолетов противника — 245». Скоро начнут изучать эту битву, открывшую светлые дали освобождения всей советской земли.
[1] Капитан Яков Панфилович Пилкин вскоре был назначен штурманом 581-го истребительного полка и отличился в боях над Доном и Волгой.
[2] 512-й истребительный полк вошел в состав дивизии 30 июля 1942 г.
[3] Лейтенант Аркадий Дмитриевич Рябов — командир звена 296-го иап.
[4] Лейтенант Алексей Фролович Соломатин — командир звена 296-го иап.
[5] Старший лейтенант Александр Васильевич Мартынов — зам. командира эскадрильи этого полка.
[6] Александр Васильевич Утин, с чьим именем связаны важные вехи в истории дивизии, вступил в обязанности командира дивизии в начале августа 1942 г.
[7] В июле 1942 г. постановлением Государственного Комитета Обороны были введены отличительные знаки — полоска темно-красного цвета — для легких ранений, золотистого — для тяжелых ранении.
[8] Тхлани — кушанье из только что выжатого молодого виноградного сока, смешанного с кукурузной мукой.
[9] Чурчхела — лакомство из орехов, свежего виноградного сока и муки.
[10] Маджари — молодое вино.
[11] БЗ — бензозаправщик ВМЗ — водомаслозаправщик.
[12] Летчики Василий Васильевич Сироштан и Николай Васильевич Милованов похоронены в с. Бойкие Дворики, Волгоградской области.
[13] 16-ой воздушной армией командовал генерал-майор авиации С. И. Руденко. Дивизия вошла в состав армии 10 сентября.
[14] Так называли наши летчики немецкий двухфюзеляжный самолет Фокке-Вульф-189.
[15] Коммунист младший лейтенант Иван Харитонович Ищенко погиб 30 мая в воздушном бою при сопровождении бомбардировщиков. Похоронен в селе Нижний Реут, Любажского района. Курской области.
[16] В начале года вместо полковника Семенова начальником штаба дивизии был назначен полковник Федор Васильевич Лиховицкий.
[17] В Обращении Военного совета 13-й армии Центрального фронта к летчикам 16-й воздушной армии сказано: «Бомбардировщики и штурмовики своими ударами наносили противнику чувствительные потери в живой силе и боевой технике, расстраивали его боевые порядки, содействовали нашим контратакам, сдерживали наступление немцев. Истребители, прикрывая боевые порядки, противодействовали бомбардировщикам врага, заставляли их сбрасывать бомбы вне цели. Военный совет 13-й армии просит передать летному составу горячую благодарность наших наземных войск за активную поддержку с воздуха в отпоре врагу». (Архив МО СССР, ф. 361, оп. 8087, д. 9, л. 314.)
[18] Полковник И. В. Крупенин после ухода А. В. Утина, назначенного в июле командиром истребительного корпуса, временно исполнял обязанности командира дивизии.
[19] Бенделиани был сбит северо-западнее г. Хелм, у реки Западный Буг, вблизи от с. Свеже (Похоронен в с. Бытень, Ковельского района. После войны его прах перенесен в Голобский район) По решению личного состава полка в Центральный комитет КП Грузии, Совнарком и Президиум Верховного Совета Грузинской ССР были направлены письма с просьбой увековечить память героя-летчика, совершившего 400 боевых вылетов, сбившего лично и в группе более тридцати вражеских самолетов, а перед командованием ВВС возбуждено ходатайство о занесении его имени навечно в списки части и присвоении полку имени Бенделиани. (Архив МО СССР, ф. 1579, оп. 41409, д. 13, лл. 126 и 149.)
[20] В декабре 1944—январе 1945 гг немецко-фашистские войска предприняли наступление на Западном фронте в районе Арденн, а затем в районе Страсбурга. Для американских войск сложилась неблагоприятная обстановка, и Черчилль (тогдашний премьер-министр Англии) обратился за помощью к Советскому правительству Вооруженные Силы СССР получили приказ о переходе в наступление, которое было начато 12 января войсками 1-го Украинского фронта. Вслед за тем в него включились фронты 3, 2, 1-й Белорусские и 4-й Украинский.
[21] Прием «ножницы» весьма эффективен, когда противник атакует с задней полусферы. Разворачиваясь, пара прикрывает друг друга огнем.